|
Покаяние
накрыло его темным облаком, он вдруг осознал себя причастным мытарям,
разбойникам и блудницам…
*** 
Жена долго уговаривала его поехать: «Мы давно никуда не
ездили, не были у святынь, а тут – и Никитский монастырь, и Свято-Троицкий
Данилов, и Феодоровский, в нем мы вообще никогда не были, поедем, я не верю,
что ты пожалеешь, это же Переславль-Залесский!».
В общем, как ни хотелось поспать холодным весенним утром 8
марта, а он все-таки оказался в автобусе (комфортабельном, отметил про себя),
отъезжающем в 7 часов утра от Московского Подворья Лавры. Жена устроилась
поудобнее в кресле, раскрыла Псалтирь. Надеясь подремать, он закрыл глаза, но через
секунду с досадой услышал из динамика над головой: «Доброе утро, всем удобно?
Давайте, помолимся в дорогу, а потом я немного расскажу о тех местах, которые
мы собираемся посетить в нашем паломничестве». Нет, ему не могла помешать
молитва, против молитвы в дорогу он не возражал, но вот рассказ… Зачем – теперь
все образованы, начитаны, есть интернет…. Но, незаметно для себя, сначала рассеянно, а
потом все внимательнее, стал слушать о дороге, по которой они ехали, о том, как
паломничали по ней к северным святыням русские государи, о часовнях, встречающихся
на пути и о городе, который ждал их.
Негромкий голос «непрофессиональный, – подумал он, – и хорошо»
рассказывал о том, что знакомо и дорого было его обладательнице. Спать
расхотелось. Он сам несколько раз бывал в Переславле, знал Никитский и
Свято-Троицкий Данилов монастыри, пил воду из Никитского источника и ему были понятны
теплые ноты в голосе рассказчицы, ее ожидание встречи с радостью. Благодарно
подумалось: «Хорошо подготовились».
Никитский монастырь встретил пасмурным небом, легким сырым
ветром. Белые монастырские стены, за ними слева – древний Благовещеский храм с
высоким подклетом, справа – пятикупольный Никитский собор. Дальше, в глубине
монастырского двора, чуть ниже, по лестнице – новенькая часовня над столпом
святого Никиты. Все знакомо. Не один раз они с женой бывали здесь, поражаясь
достойной, суровой простоте, почти бедности обители. Каждый свой приезд они
видели, как что-то, когда-то отторгнутое, вновь прирастало, приживалось на
старое, поруганное, но сохраненное, сбереженное Господом и вновь освященное Им
место. Над дощатым полом притвора в Благовещенском храме, над бетонными заплатами на каменной, с кое-где сохранившимися
мозаиками, части пола перед амвоном, уходят ввысь простые резные тябла
пятиярусного иконостаса, а со стен смотрят, захватывая дух своей грандиозностью
и ощущением реальности изображенного, восстановленные настенные фрески.
Слева от алтаря – рака с мощами Никиты Столпника, рядом на
стене – его икона и перед ней – вериги. Следом за другими паломниками, он
поклонился в землю перед мощами: «преподобный отче Никита, моли Бога о нас…».
Вдруг понял, что не знает, о чем просить, не готов, до сих пор досадует на жену
за поездку, молитвы нет… «Вот искушение!» Однако к иконе приложился, наложив на
себя подвешенные на крюках, и от того не слишком тяжело легшие на плечи вериги.
Монастырская служба шла своим чином, с клироса звучали псалмы, тихим твердым
голосом возглашал игумен. Началась Литургия Преждеосвященных даров. Опускаясь
на колени, он подумал, что насельники почти не поют, молятся в простоте. 
После возгласа «Преждеосвященная Святая – Святым!» он
поднялся с колен. Отошел в трапезную часть храма, чтобы не мешать причастникам.
Около Распятия у кануна увидел жену. Она только что поставила свечу о упокоении,
но смотрела почему-то в окно, за которым тянулась монастырская стена. Подошел,
тронул за руку. Она обернулась, взглянула не видя, потом как очнулась. «После» –
ответила на его вопрос.
Запланированную для паломников после Литургии трапезу накрыли
в трапезной для трудников. Трудники стояли негустой цепочкой около дверей и,
проходя мимо, он услышал спокойный, какой-то домашний голос: «паломники поедят,
потом – мы». Позже он узнал, что среди этих
людей немало с криминальным прошлым,
монастырь - место их покаяния, они и на клиросе пели. Подумал: «Вот – молитва
разбойника».
В трапезной вспомнилась сказка «Аленький цветочек», которую
недавно читал внучке. Столы накрыты, трапеза на столах, все горячее – бери и
ешь, а хозяев не видно, ни одной живой души! «Понятно, кто Хозяин, Он везде и
во всем, и «Аленький цветочек» совсем не причем».
На экскурсии после трапезы он слушал экскурсовода не очень
внимательно, историю обители знал. Отошел немного в сторону, решил сделать
фотографии зимнего монастыря, снял графику башен, куполов и деревьев на белом
снегу. Красиво получилось…
Обернулся к часовне над столпом святого Никиты и вспомнил – несколько
лет назад они с женой приехали сюда летом. Часовня еще не была обустроена, вокруг
земляной ямы – невысокие дощатые стены, вниз вели ступени, можно было
спуститься и оказаться под землей. Внизу, в земляной яме, в стене на уровне
глаз – окошко, а под ногами – врытый в землю деревянный столп. Свет и воздух
проникал только через окошко, неба не видно, в яме тесно и сыро. Наверху –
лето, жара, а они замерзли, зуб на зуб не попадал, наверх по ступеням
взбирались быстрее, чем спускались… Воспоминание было удивительно ярким, он почувствовал,
что замерз, стал подпрыгивать, чтобы
согреться и услышал голос экскурсовода. Она рассказывала о покаянии Никиты –
мытаря, о том, как он пришел в обитель, как его прогнали, как ушел на болото и
его нашли по кровавому столбу вьющихся над ним комаров, о том как Никита каялся
перед всеми приходящими в монастырь, ископал источник, а потом всю отпущенную
Спасителем жизнь простоял на столпе под землей, в веригах и каменной шапке… Ко
Господу ушел после мученической кончины.
«Вот покаяние – подумал он. Нам это недоступно, мы приходим
со списком грехов, невнятно, стыдливо прочитываем, сокрушенно слушаем батюшку и
отходим, уверенные, что все в порядке». Когда подошла его очередь быть
помазанным маслом из лампады от иконы в часовне Никиты Столпника, он знал, о
чем просить святого. Стукнувшись головой о невысокий потолок расписанной
житийными фресками часовни, он вышел из нее довольный собой (не растерялся,
попросил), распрямился и почувствовал, что в душе поселилось ожидание.
А поездка продолжалась. После экскурсии по Никитскому
монастырю, сидя в автобусе по дороге к источнику, чтобы отвлечься от тревожного
своей непонятностью чувства ожидания, он спросил жену, почему у нее были такие
странные глаза у кануна. 
«Знаешь, ставлю я свечку о упокоении мамы и вдруг вспоминаю:
мне 15 лет (наверное, год шестьдесят восьмой), я стою в проеме или этого самого
окна, или другого, рядом и смотрю через развалины монастырской стены на
Плещеево озеро. Над головой небо, купола нет, какие там фрески, пол только
кое-где светится мозаикой, а так – голый кирпич, мама рядом, горюет: «Храмы бы
сохранили», очень она любила древне-русскую архитектуру, хотя даже и крещеной
тогда не была. «Наши монастыри и храмы – самое прекрасное, что я знаю в
искусстве». Получается, ее «горевание» было своего рода молитвой о
восстановлении монастыря…. И вот теперь – я ставлю здесь свечку об ее
упокоении, а братия монастыря будет постом молиться о ее душеньке…»
Когда отъезжали от источника (кто-то даже окунался, кто верой
покрепче), день прояснел, показалось солнце, засверкал снег и к могиле
блаженного Миши-Самуила, местночтимого святого, они приехали по радостной погоде.
«Чего я жду?» – опять спрашивал он себя. Задумавшись, почти машинально,
приложился к узорному, литому могильному кресту, забыв попросить чего-нибудь у
блаженного Миши. «Моли Бога о нас» – запоздало перекрестился, глядя в окно автобуса
на удаляющийся крест. Услышал, как жена тихо проговорила: «Святые царственные
страстотерпцы, молите Бога о нас», – спросил: «Почему страстотерпцы, там же
блаженный Миша-Самуил похоронен?». «Ты все прослушал, где ты витал? Они бывали
в храме, у которого блаженный Миша похоронен, могила их попечением обустроена».
Узкими, еще зимними, улицами Переславля автобус подъехал к Данилову монастырю, сияющему на
солнце белизной стен и заснеженного двора. От монастырских ворот по липовой
аллее поднялись к Троицкому собору. Тихо, безлюдно. За стеной, во всю ширь
горизонта, распахнулся Переславль-Залесский с золотыми куполами
Свято-Никольского монастыря, маковками церквей, Плещеевым озером. Панорама города,
не менявшаяся, наверное, последние сто, а может и пятьсот лет, заворожила. Он
долго стоял и смотрел. Подошла жена: «Я тоже не могла наглядеться. Пойдем,
поклонимся преподобному Даниилу». На колокольне зазвонили к вечерней службе. В
Всехсвятской церкви тихо, у раки Преподобного молятся два-три человека,
приложились и они. «Преподобный отче Данииле, моли Бога о нас». Вдруг возникло
желание попросить: «за страну нашу российскую, моли Бога о нас»… Вспомнил:
игумен Свято-Троицкого Переяславльского монастыря архимандрит Даниил был
крестным отцом Иоанна Грозного, первого русского самодержца. Вышли из
Всехсвятской церкви. Налево, за алтарем Свято-Троицкого собора, вся в цветах, могила
с высоким крестом. Игумен Даниил (Соколов) навсегда остался в своем монастыре.
Горько и светло…. Упал зрелый плод….Упокой, Господи…
Он вдруг почувствовал, что ожидание в его душе перешло в готовность
воспринимать святыни и молиться. Теперь поездка для него стала не экскурсией, а
паломничеством. В Феодоровском монастыре, у чудотворного списка древней Анрониковской
иконы Божией Матери, он молился о близких – с трепетом и надеждой.
День догорал, золотились верхушки деревьев вдоль Ярославского
шоссе. Паломники дремали в автобусе. Из динамика доносился ровный, тихий голос,
читающий акафист. «И откуда только силы берутся – все отслеживать, собирать
нас, следить за временем и еще акафист читать? Помоги, Господи!». Сладко
потянулся, блаженно прикрыл глаза. «Дома, наверное, лучше было бы, удобнее в
кресле перед телевизором!» – не удержалась жена. Он улыбнулся: «Спаси тебя
Господь, молодец, что вытащила, пятерка! В следующее воскресенье надо причаститься,
если успею приготовиться…». И опять в мыслях – «А все-таки, чего же я жду?»
***
Через пять дней, в
субботу, он почти бежал в храм по знакомой тропинке через парк, между
деревьями, радуясь, что никто его не видит, едва сдерживая рыдания. Покаяние
накрыло его темным облаком, ощущением причастности мытарям и разбойникам, и
свершившегося чуда Божия. «… отверзи ми двери, Жизнодавче…». |
