Текст: Г. В. Бежанидзе
(Статья в окончательном варианте опубликована в "Филаретовском альманахе №5" ПСТГУ)
Предлагаемые к публикации материалы: донесение святителя
Филарета в Синод[1]
и его последующее письмо
обер-прокурору[2]
взяты из синодального дела «Об оглашаемой чудотворною иконе Казанския Божия
Матери, находящейся в Московском Симонове монастыре».
Эта икона стала известной, после того как в 1832 г. после молитвы перед ней исцелилась
купеческая дочь Наталья Венедиктовна Жмаева. После этого и других, происшедших
впоследствии чудесах,
был сооружен отдельный предел в честь Казанской иконы, в котором эту икону предполагалась поставить на
месте храмовой. Но во время строительства предела, до Синода дошли сведения о
том, что в Симоновом монастыре начали раздавать иконы с надписью «образ
Казанския Божия Матери, что в Симонове». Кроме того, в это время в
Симоновом монастыре, явилась еще одна икона, Святителя Николая, о
которой стали говорить как о чудотворной...
Вследствие сего в 1834 г. в Синоде началось дело о иконах
Казанской и Святителя Николая Симонова монастыря, которое закончилось тем, что
Казанскую икону было запрещено
поставлять как храмовую в новом пределе, а икона Святителя Николая была изъята
из церкви Симонова монастыря
и помещена в синодальную ризницу.
В 1838 г. после донесения святителя Филарета в Синод о
продолжающемся особом почитании Казанской иконы в Симоновом монастыре, в Синоде
начинается новое дело о Казанской иконе. Это дело тянулось до 1844 г., когда
икону все же разрешили поставить храмовой в устроенный для нее предел, но с
запрещением переносить ее в теплый храм на зимнее время и поднимать в
монастырских крестных ходах.
Публикуемое донесение в Синод от 14 июня 1844 г., является
последним донесением митрополита Филарета по этому делу, в котором он,
некоторым образом, подводит итог долго тянувшемуся синодальному процессу.
Побуждением к его написанию послужило особенное чудо исцеления от иконы
девятилетнего сына протестанта, незадолго перед этим принявшего православие[3].
Через два дня после отправления данного
донесения в Синод святитель Филарет послал письмо с тем же содержанием
к исполняющему обязанности обер-прокурора А. И. Карасевскому (Н. А.
Протасов был в это время в
заграничной командировке)[4].
Однако, несмотря на поддержку обер-прокурора, который после своего возвращений
настоятельно напоминал Синоду о необходимости рассмотрения донесения
митрополита Филарета, оно было заслушано лишь 10 ноября 1844 г, протокол был подписан 21 ноября, а
обер-прокурором протокол был пропущен 24 ноября 1844 г. Согласно данному
определению Казанскую икону разрешалось поместить как храмовую в сооруженной
для нее Церкви, но запрещалось переносить в холодную церковь и носить в
крестных ходах до особого разрешения[5].
Однако Казанский предел как раз и находился в холодной церкви и, чтобы Казанскую икону поставить в нем как храмовую, ее,
естественно, необходимо было перенести в холодную церковь.
«Весть о Казанской, - писал митрополит Филарет А. Н.
Муравьеву 13 декабря 1844 г. - не так удовлетворительна, как Вам кажется. Ее
позволили поставить в созданный для нее храм, но запретили переносить в
холодную церковь, а устроенный для нее храм есть холодный предел при холодной
церкви. Как же исполнить
предложенное. Если поступить наудачу: перенести в холодный храм и не переносить
обратно в теплый, для богомольцев
будет неприятнее теперешнего. Если увидите преосвященного митрополита Иону
прошу свидетельствовать ему искреннее мое почтение и благодарность за
воспоминание о мне, и, может быть небесполезно сказать ему о затруднении. В
которое мы поставлены решением, данным по непредставлении в справке сведения,
имеющегося в делах Св. Синода»[6].
Однако
затруднение было связано не
столько с формальным противоречием синодального определения. Синод, очевидно,
не желал менять своего прежнего решения о запрете переносить икону, что, по
мнению синодальных членов, может быть понято как признание иконы чудотворной.
Не случайно в синодальном определении от 24 ноября 1844 г. было подчеркнуто, что «как при самом
начале, и в продолжении настоящего дела, Святейший Синод встречал неправильные
действия настоятеля Симонова монастыря архимандрита Мелхиседека…
непосредственно распорядится, чтобы икона перенесена была на предназначенное
место, во время между литургией и вечерней, без особенной церемонии и
предварительного оглашения»[7].
Посему публикуемое
письмо митрополита Филарета к обер-прокурору от 18 декабря 1844г.,
где святитель показывает
необоснованность синодального
запрета переносить икону, не привело к изменению синодального решения.
Данное письмо было предложено обер-прокурором синодальному
присутствию, уже 9 января 1845 г.,
но заслушано оно было лишь 17 декабря 1845 г. уже после освящения предела и
перенесения туда Казанской иконы[8].
Никаких изменений в прежнем синодальном определении не последовало[9].
В 1872 г. в своей статье, посвященной Казанской иконе
Симонова монастыря Н. Розанов пишет, что икона занимает место в иконостасе с
левой стороны от Царских врат. В зимнее время она переносится в теплую
трапезную церковь и там поставляется в пределе на левой стороне трапезы в особо
устроенном для нее в иконостасе киоте[10].
Предлагаемые документы представляют интерес, прежде всего
потому, что показывают отношение святителя Филарета к особенному народному почитанию некоторых икон.
Во-первых, митрополит Филарет отмечает, что «всякая св.
икона должна быть благоговейно чтима, по возведению сего почтения к
первообразному». Тем самым святитель подчеркивает
то, что не сама по себе икона представляет предмет поклонения, но это
поклонение должно восходить к Богу и Его святым. Это немаловажное уточнение
было особенно необходимо тогда, когда народное почитание возбуждалось лишь
вследствие чудес, происходящих от икон. «Я видел, - писал митрополит Филарет к
обер-прокурору С. Д. Нечаеву, относительно Казанской иконы Симонова монастыря,
- как народ во время Литургии, оставив алтарь, стоит кругом иконы в стороне.
Если сего внимания народа нельзя прекратить: лучше бы оно относилось к храмовой
иконе и к алтарю вместе»[11].
Кроме того, по мнению святителя Филарета, так как всякая икона, по вере и благодати Божией, может
быть чудотворною: «следственно власть духовная на благоговение ко св. иконе
всегда может взирать, как на законное, а открытие в ней качества чудотворности
предоставить вере, преданию и особенному устроению провидения Божия».
Вследствие сего для того чтобы чтить всякую икону как чудотворную не нужно
формального исследования и определения церковной власти как в отношении останков
святых, «потому, что не святые и от церкви не свидетельствованные гробы за
святыню чтить было бы суеверно и душевредно; а икону и не свидетельствованную и
не объявленную чудотворною благоговейно чтить всегда справедливо и
душеспасительно». Факт же установления
некоторым иконам особенных памятей святитель объясняет не канонизацией
данных икон через определение церковной власти, а преданием веры, и тем, что
чудеса от этих икон относились ко всей Русской Церкви и отечеству.
И, наконец,
святитель Филарет замечает, что формальное исследование церковной власти
необходимо лишь в случае опасности распространения ложных чудес от икон. «В
представлении о возвращении в
Симонов монастырь иконы святителя Николая, - писал митрополит Филарет А. Н.
Муравьеву в 1834 г.,- также не вижу того, что Вам видится, т. е. ни моего
смирение, ни победы архимандрита, с которым я не думаю сражаться. Я открыл Св.
Синоду действие неправильное и сомнительное. Св. Синод распорядился как
требовала справедливость и предосторожность. Потом неправильное действие
удержано, подлога не открылось, я даю мнение прекратить предосторожность, в
которой нет необходимой надобности. Если худо провозглашать вымышленное чудо,
худо также не признавать и действительного исцеления. Сперва я заботился, чтобы
не было первого худа, потом остерегаюсь, чтобы не было второго»[12].
Публикуемые документы представлены в архивном деле в писарских подлинниках за подписью
святителя Филарета. При публикации сохранены некоторые особенности орфографии и
пунктуации оригинала.
[1] Российский
государственный исторический архив. Ф. 796. Оп. 119. Д. 61. Л. 64-75.
[3]
«Примечательное обращение к православию малолетнего Эберта поставило меня в
обязанность донести и сем Святейшему Синоду, и с тем вместе, по связи с сим
происшествием, возобновить во внимании Святейшего Синода обстаятельства дела о
иконе Божией Матери, по явлению, именуемой Казанскою, особенно чтимой в
ставропигиальном Симонове монастыре», - писал святитель исполняющему
обязанности обер-прокурора А.И. Карасевскому 19 июня 1844 г. (Собрание мнений и
отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и
церковно-государственным вопросам: В 5 т. СПб., 1887. Т. Дополнительный. С. 143)
[4] Это письмо
опубликовано, но с неточностями, которые затрудняют восприятие мыслей святителя
настолько, что даже сами издатели
поставили знак вопроса в тексте письма (См.: Собрание мнений и отзывов
Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и церковно-государственным
вопросам. Т. Дополнительный. С. 133-143).
[6] Письма
митрополита Московского Филарета к А.Н.М. 1832—1867 гг. С. 148-149.
[7] Собрание
мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского по учебным и
церковно-государственным вопросам. Т. Дополнительный. С. 143.
[8] 25 июня 1845
г. Казанская икона была перенесена в построенный для нее предел, который был
освящен святителем Филаретом 26 июня 1845 г. (См.: РГИА. Ф. 796. Оп. 119. Д.
61. Л. 88-91).
[9] См.: Там же.
Л. 84, 92-93
[10] Розанов Н. Чудотворная
икона Казанская Божией Матери в Московской Симонове монастыре // Душеполезное
чтение. 1872. №6. с. 194.
[11] Переписка
Филарета, митрополита Московского, с С.Д. Нечаевым. СПб., 1895. С. 198.
[12] Письма
митрополита Московского Филарета к А.Н.М. 1832—1867 гг. Киев, 1869. С. 10.
|