Наш приход - ведомственная больница

 Отец Максим, очевидно, что каждый приход представляет собой некий социальный срез. Ваш храм св. Татианы при Московском университете в этом смысле уникален: сюда приходят люди с определенными интеллектуальными запросами, в большинстве своем - молодая интеллигенция. Существует ли для Вас как для пастыря какая-либо специфика в общении с ними? Видите ли вы нечто особенное в характере их духовных потребностей, жизненных ситуаций, внутренних проблем?

В каком-то смысле все приходы одинаковы. Главным в любом Православном храме должно быть богослужение и жизнь Таинств Церкви. Все эти годы мы старались преодолевать и в себе самих, и в наших прихожанах это ощущение особенности, преодолевать мысль о том, что наш приход, как вы сказали, не такой, как остальные. Каждый приход, если употребить образ, который присутствует в молитвах Таинства исповеди, есть лечебница, больница. Так вот, существуют больницы, организованные по принципу местному, географическому, а есть больницы ведомственные. Наш приход - именно ведомственная больница, поликлиника при Московском государственном университете. Так же, как врач в деревне сталкивается с болезнями, в чем-то отличными от болезней в центре Москвы, так и мы имеем дело с ситуациями, которые в этом смысле определяют специфику нашего прихода. Но эта специфика присутствует - наряду с единством - и в любом другом приходе.

Действительно, большинство наших прихожан - это люди, либо получающие высшее образование, либо уже получившие, либо субъективно относящие себя к тому сословию, которое называют интеллигенцией. Но, может быть, главная проблема, с которой мы в связи с этим сталкиваемся, - это то, что людей, говорящих красиво и рассуждающих правильно, у нас много, а делающих руками - мало. Хотя это, наверное, общая ситуация в современной жизни. С трудом удавалось найти людей, готовых взять на себя ответственность за что бы то ни было. Быть ведомыми, помогать священнику или другим людям - на это откликаются охотно. А люди, которые реально готовы взвалить на себя хотя бы какую-то часть церковного дела, встречаются редко. Но опять же, эта ситуация не ограничивается рамками нашего прихода.

С другой стороны, я, может быть, слишком сгущаю краски в отношении собственных прихожан. То, что я с радостью отмечал и что, возможно, является определенного рода спецификой данного состава собравшихся людей, - это их открытость к изменениям и видимая способность к духовному и интеллектуальному внутреннему росту. Даже в среде церковных людей это встречается не так часто. Мы иной раз сами для себя определяем границы, в которых мы существуем и дальше которых даже и не пытаемся вырасти и измениться. За 10 лет моего служения я видел много и молодых, и немолодых людей, способных меняться, освобождаться от зашоренности собственных воззрений, воцерковляться в самом серьезном, а не внешне формальном смысле этого слова. Возможно, в этом и отличие нашего прихода, скажем, от сельско-провинциального или же от прихода, собранного только по географическому признаку. Поскольку в большинстве своем люди выбирали этот храм сознательно или воцерковлялись здесь, то их христианство гораздо глубже, чем церковность на бытовом уровне. Человек, крестившийся здесь или впервые серьезно исповедовавшийся, осознавал это событие как рубеж своей жизни. Увы, среди верующих нередко встречаются и такие, которые при советской власти жили так, как все, а потом пришли в церковь, лишь отдавая дань очередной моде, и, покаявшись на общей исповеди в пятнадцати сделанных абортах, возомнили себя уже учителями жизни. Такого рода сознание, по милости Божьей, не было сколько-нибудь массовым среди наших прихожан.

Среди новообращенных христиан существует такое распространенное явление как неофитство. В чем, по Вашему, проявляется комплекс неофита? Считаете ли Вы этот феномен естественным явлением, или же это симптом некоего болезненного состояния души? Что бы Вы как священник могли посоветовать людям, охваченным состоянием неофитства?

Неофитство само по себе - состояние естественное. В прямом смысле слова "неофит" - это новопросвещенный человек. Каждый из тех, кто пришел к вере в сознательном возрасте, помнит об этом удивительном благодатном времени, когда Господь открыл ему радость церковной жизни и когда крылья за плечами вырастали! Как все легко давалось, как радостно было жить, молиться, как чисто, непосредственно и трепетно было ощущение бытия Церкви и бытия в Церкви! Поэтому состояние неофитства вполне естественно. Другое дело, это состояние, как и при всякой встрече человека с благодатью Божьей, дается ему как временная помощь для того, чтобы он получил силы быстро продвинуться на своем духовном пути. Человеку даруется превышающая его силы Благодать, с помощью которой он чрезвычайно быстро крутит педали своего велосипеда и легко проезжает путь, дающий ему разгон для дальнейшей духовной жизни. Однако у неофита может создаться ложное ощущение, что та легкость, с которой ему все давалось в первый период его церковной жизни, будет сопровождать его до конца дней и что в дальнейшем он так же легко сможет повторять подвиги древних святых, вычитывать сотницы молитв Иисусовых, стоять, как преподобный Серафим, если не на камне, то у себя в комнате на коленях, сразу начать читать пятый том Добротолюбия и стать уже делателем духовно-телесной молитвы Иисусовой. Эта иллюзия действительно очень опасна. В связи с этим вспоминаются слова Иоанна Лествичника о том, что если видишь новоначального, взбирающегося на небо, то необходимо скорее дернуть его за ногу, чтобы его падение не было потом великим. От неофитства, понимаемого как усердие не по разуму, людей следует предостерегать. Это усердие не по разуму может выражаться в очень индивидуальных формах. Одних оно может привести к неумеренным аскетическим подвигам, других - к стилизации под определенную эпоху церковной жизни, а третьих - к попыткам быстро расставить точки над i во всех проблемах духовного бытия с сознательным или подсознательным навязыванием своих критериев церковной жизни. Это может быть вполне искренне, но тем более опасно.

Что же можно посоветовать неофиту? Во-первых, необходимо всегда помнить слова одного выдающегося богослова ХХ века о том, что внутренний критерий искания Истины - это возможность проверить свое мнение Преданием церковным. Если ты можешь оправдать свое поведение традицией и Преданием Церкви, то имеешь право этого держаться. Как бы тебе не было дорого твое суждение, если оно приходит в противоречие с Преданием, то долгом твоим как церковного человека будет от этого мнения отказаться.

Во-вторых, это необходимость приобщения к церковной традиции возможно более полно и широко. Знакомство с христианской жизнью не должно ограничиваться чтением поверхностных брошюр, экзотических описаний людей, живших в ХIХ - ХХ веках, которые не прославлены Церковью. Приобщение к Православию должно опираться на несомненный церковный опыт - от Священного Писания до святителя Феофана, святителя Игнатия или, скажем, старца Паисия Афонского. Усвоение этого адекватного церковного опыта более всего убережет человека от крайностей неофитства.

Сейчас, когда в массовом сознании образ Церкви сильно искажен, Православие часто отождествляют с формой религиозного фундаментализма. Присущи ли Церкви в действительности некоторые черты фундаментализма? Как Вы можете определить это явление?

В собственном смысле слова "фундаментализм" - это обращение к священному тексту той или иной религии с исключительно буквальным прочтением этого текста. Например, исламские фундаменталисты - это те мусульмане, которые, в отличие от значительного их большинства, читают Коран буквально и находят там то, что оправдывает, скажем, сегодняшнее поведение вахаббитов. Фундаментализм характеризует и определенную тенденцию группы протестантов, которые воспринимают Ветхий Завет буквально и руководствуются в своем поведении слишком однозначно понятыми указаниями Бога. Церкви и общеисторическому христианству всегда было присуще - наряду с буквальным - так же и символическое и типологическое расширение текста Священного Писания, видение того, что стоит за буквой, что является Духом Священного Писания. Фундаменталистам же свойственно сведение текста Писания до буквы, а Предания до палки, которой можно стукнуть другого человека для того, чтобы указать ему на его неправоту. Фундаментализм и есть такого рода инструментальное отношение к Писанию и Преданию Церкви, использование их в своих целях, иногда - чтобы ущемить другого человека. Скажем, берется вне контекста и вне смысла какой-нибудь канон и, будучи неадекватно понятым, используется для осуждения того или иного поведения: например, такой-то иерарх изволил муфтию руку подать, а теперь с ним нельзя иметь никакого общения! Именно в рамках этой логики постоянно вспоминают встречу Патриарха с раввинами в 1991 году.

Конечно, нельзя сказать, что этого вовсе нет в Церкви . Но скорее такого рода явления присущи людям и группам, внутренне тяготеющим к сектантству, свойственны тем, кто отказывается как раз от того, на чем стоит Церковь, - от закона Любви. Фундаментализм, по сути дела, не знает, что такое любить другого человека. У Ярослава Пеликана, выдающегося лютеранского богослова, принявшего Православие и ставшего столь же выдающимся православным богословом и историком, есть точное определение разницы между фанатизмом (что в данном случае синонимично фундаментализму) и зелотством, то есть истинном ревнительстве: ревнитель веры - это тот, кто готов за нее умереть, фундаменталист - это тот, кто готов убить другого.

Отец Максим, Вы - консультант комиссии по переговорам с Русской Православной Церковью Заграницей. На какой стадии сейчас находятся эти переговоры? Каковы взаимные претензии и проблемы, существующие сегодня во взаимоотношениях между Русской Православной Церковью и Русской Православной Церковью Заграницей? Возможно ли, по Вашему мнению, восстановить евхаристическое общение с этой Церковью?

В настоящий момент работает комиссия, созданная после визита митрополита Лавра в пасхальные дни минувшего года, совместная комиссия (во главе нашей стоит епископ Корсунский Иннокентий, во главе комиссии Зарубежной Церкви - епископ Берлинский Марк). Она провела уже несколько заседаний, касающихся выработки единого взгляда по тем вопросам, которые пусть относительно, но все же нас разделяют. Что же это за вопросы? Во-первых, экуменизм и участие в межхристианских религиозных организациях. Во-вторых, это вопрос церковно-государственных отношений - то, что Зарубежная Церковь долгое время называла "сергианством". В-третьих, это проблемы, связанные с приходами Зарубежной Церкви на территории канонической Русской Православной Церкви. И наконец - что более важно - это определение самого статуса Зарубежной Церкви как части единой Русской Церкви.

Крайне важно, что при решении всех этих проблем мы не затрагиваем вопроса о том, кто в чем больше был прав или виноват в прошлом: оставим прояснение этой ситуации для уже проводящихся и планируемых в будущем церковно-богословских и церковно-исторических конференций. Главным для нас является вопрос о том, как нам вместе выработать такую декларацию, которая бы не путем лукавых компромиссов, а нахождением взаимопонимания, выражала бы нашу единую точку зрения на существующие проблемы.

Была достигнута договоренность в том, что до завершения работы комиссии ее участники никаких комментариев о ходе переговоров давать не будут. Поэтому комментировать то, на какой стадии сейчас находятся эти переговоры, было бы некорректно. Однако одно рассуждение сделать естественно. На прошедшем Архиерейском соборе одним из принятых распоряжений было доверение священному Синоду принять решение о восстановлении евхаристического общения с Зарубежной Церковью без созыва нового Ариерейского собора. Поскольку Архиерейские соборы созываются раз в 4 года, то восстановление евхаристического общения, надеемся, произойдет ранее, чем будет новый созыв. Второе, на что можно было бы ориентироваться во временном отношении, - это собор Русской Церкви Заграницей, созываемый для принятия соответствующего решения и планируемый не далее, чем в следующем году.

Проблем, существующих в отношениях между Церквями, гораздо больше в сознании клириков Зарубежной Церкви, чем у нас. Мифологизация существовала и с той, и с другой стороны, но у нас эта мифологизация была скорее позитивной. В сознании многих мирян, да и значительной части духовенства, в советское время создавался образ Зарубежной Церкви как девы чистой, не причастной ни к каким компромиссам - к тому, к чему вынужденно была в той или иной мере причастна в советское время Московская Патриархия. Мифологизация РПЦ в Зарубежной Церкви была прямо противоположной: Московская Патриархия есть такого рода учреждение, которое создано Сталиным исключительно для демонических целей советского государства, с архиереями-полковниками и генералами КГБ и народом, пребывающем в лоне этой Церкви лишь потому, что ему больше некуда пойти. Но будь у него шанс столкнуться с Истиной - т. е. с Зарубежной Церковью - он бы незамедлительно потек туда широкими, подобными Волге, потоками. Очень хорошо, что прошли с начала 90-х годов те 10-15 лет,за которые мы смогли адекватнее узнать друг друга. Стало наконец понятно, что Русская Православная Церковь - это именно Церковь, окормляющая русский народ, а не какая-то ведомственная административная структура. При попытке создания епархий и приходов Зарубежной Церкви в России туда в основном пошли люди либо странные, либо канонически сомнительные. Вспомним хотя бы опыт с Валентином Суздальским, оказавшемся теперь главой самостоятельного раскола, но первоначально получившим архиерейство в Зарубежной Церкви. В конце концов они увидели, что русский народ-то вовсе не устремился в приходы и епархии Зарубежной Церкви. И теперь это чувство реальности по отношению друг к другу, я надеюсь, поможет нам прийти к евхаристическому общению.

Отец Максим, Вы - доцент Духовной Академии и специалист по сравнительному богословию, прекрасно осведомлены во всех тонкостях церковной политики и истории других конфессий. Есть ли нечто такое, чему стоило бы православным священникам - именно в практике пасторской жизни - поучиться, скажем, у католиков или протестантов? Например, успех миссионерской деятельности католиков в свое время многим был обязан практике иезуитов с их политической гибкостью, знанием человеческой психологии, механизмов внушения и установкой на то, что "цель оправдывает средства". Возможно, когда Святейший Патриарх говорил о необходимости внутренней миссии Православия, то подразумевал и некоторое обогащение миссионерского опыта за счет опоры и на практику других традиций?

Действительно, мы должны различать область хранения чистоты вероучения, по отношению к которой не может быть никаких компромиссов, никакого ложно понятого экуменического оптимизма и в которой мы должны стоять на скале Предания, и область в широком смысле христианского исторического опыта, который в значительной мере может и перешагивать конфессиональные границы и отгораживаться от которого было бы просто абсурдно. Сейчас российское общество - как по своему общественно-политическому устройству, так и по своему бытовому мировоззрению значительной части населения - приближается (хотим мы этого или не хотим) к модели западного мира. Если в минувшие десятилетия опыт бытия Церкви был решительно отличен от бытия западного христианства, то теперь эти формы существования Церкви становятся сопоставимы. Хотя бы в силу того, что опыт западного христианства на десятилетия больше, отвернуться от него было бы не вполне оправданно.

Вы упомянули иезуитов. Помимо этого штампа массового сознания, что "цель оправдывает средства", опыт успеха иезуитов был основан в значительной мере на концентрации усилий в области образования. Иезуиты были первыми среди католиков, кто создал школы, сопоставимые по авторитетности и влиянию со школами протестантскими. В иезуитские школы стало престижно отдавать учиться молодежь, в том числе и молодежь государственно-политической элиты. Даже и сейчас в таком секулярном государстве, как США, частные католические школы, руководимые на 70% иезуитами, чрезвычайно престижны и популярны, несмотря на высокую цену обучения. Если бы мы осознали приоритет церковного образования таковым же, то, может быть, мы бы большего достигли в деле внутренней миссии, чем в том, что осуществляется сейчас. Сегодня главнейшим делом церковного миссионерства остается все еще столь необходимое в период перестройки храмостроительство. Однако - при всей оправданности этого благого дела - необходимо и кем-то наполнять восстановленные и заново отстроенные храмы. А осуществить это возможно лишь в том случае, если будет создана система церковного образования - и такая, которая будет видеться высшей по сравнению с системой образования государственной. И к тому, как это достигается в той же иезуитской школе, есть к чему присмотреться. Если не быть чрезвычайными оптимистами, то мы можем предположить, что государственная школа как была светско-полуатеистической, так таковой и останется. А если мы рассчитываем, что значительная часть населения будет православной, то где мы тогда будем учить своих детей?

Что касается заимствования иного опыта, то система социального служения очень хорошо поставлена во многих протестантских конфессиях, например, у лютеран. Причем не на уровне попыток энтузиастов что-то сделать (скажем, организовать раздачу гуманитарной помощи или кормление бомжей), но именно как система церковного служения. Не будет никакого греха и никакого отступления от Православия, если мы присмотримся к тому, как это можно организовать.

Совершенно очевидно, что Церковь сейчас подвержена скрытым и явным несправедливым нападкам, которые выражаются хотя бы в том, что с позициями Православия мало кто считается. Неуважительный тон и пренебрежительный оттенок, с которым преподносятся новости, связанные с жизнью Церкви в средствах массовой информации, оскорбительные для христианства спекуляции на тему библейских сюжетов, - все это заставляет задуматься о том, что, возможно, сама Церковь предпринимает недостаточно шагов для того, чтобы добиться по отношению к себе хотя бы пресловутой "политической корректности". В памяти всплывает история о том, как отреагировали мусульмане на кощунственные для их веры "Сатанинские стихи" Салмана Ружди и - при всем их радикализме - добились своего права на соблюдение "политической корректности", лишив все мировые издательства возможности печатать оскорбительное для ислама произведение.

Есть нечто, нас принципиально от ислама отличающее, и как бы нам ни хотелось в моменты хулы на Церковь внутренне прислониться к исламскому опыту, но наши христианские убеждения никак не позволяют нам прибегнуть к подобным методам борьбы за чистоту веры: смертный приговор, вынесенный Салману Ружди, заставил его искать политического убежища в Великобритании, где он был вынужден существовать под охраной соответствующих спецслужб. Путь свидетельства Церкви не есть путь навязывания своих убеждений, даже когда речь идет о людях, хулящих Православие.

Но это не значит, что мы должны все принимать. Если сейчас декларируется, что наше государство является правовым, то одним из путей действования будет создание соответствующей общественной организации мирян, которая помогала бы защищать интересы Церкви в общественно-правовом поле. Например, как это достигается сейчас в отношении организаторов выставки "Осторожно, религия!". Вспомним, что дело это начиналось с обвинения тех, кто в знак протеста разрушил экспонаты выставки. Теперь же речь идет о том, что те, кто организовал эту выставку, подлежат гражданской ответственности. Нашлись православные люди, которые не оставили это дело без надлежащей юридически-правовой оценки. Если такого рода действия будут проводиться активнее, то мы будем достигать успеха. Есть и позитивный пример Екатеринбургской епархии с активно действующим архиереем - владыкой Викентием. Епархия добилась того, что в городе нет отвратительной рекламы, на телевидении присутствует некая нравственная планка, за которую местные каналы не перешагивают.

Таким образом, многое зависит от активности и желания выйти из этого (выскажу здесь свою частную точку зрения) опасного псевдо-союза с государством, в котором нас сейчас упрекают. По сути дела этого союза нет. Он есть лишь на уровне декларирования благожелательности в храмостроительстве и во внешних формульных действиях. Когда речь заходит о чем-то действительно серьезном, то этой поддержки мы не видим - от отказа в преподавании основ Православной культуры до демографической политики государства. Но благодаря часто обозначаемому соприсутствию высших государственных чиновников и иерархов Церкви людьми неблагонаменными создается миф о будто бы безусловной поддержке со стороны Церкви современного государства в том виде, в каком оно существует.

И все же какие-то 10 лет назад нас в глаза видеть не хотели, но было ощущение, что мы можем делать все, что захотим - в подлинном, христианском смысле. Теперь мы вроде как стали легитимны, даже многим нравимся из начальствующих... Вот этот псевдо-союз с государством у меня вызывает сильные опасения. Христианин не должен быть предсказуемым для тех, кто исходит из приоритетов века сего. Необходимо определенное мужество, чтобы честно высказывать свою точку зрения по отношению к тем или иным действиям государства: например, недавно Святейший Патриарх заявил о сомнительности курса социальных реформ и об ответственности всех тех, кто усугубляет и без того бедственное положение незащищенных слоев населения. Но ведь необходимо, чтобы и архиереи на местах имели такое мужество! И к нам самим, как и к каждому христианину, это относится в первую очередь.

Сейчас все большее распространие получают церковные разводы. Есть и случаи отпевания самоубийц. Не кажется ли Вам, что такого рода действия со стороны Церкви можно квалифицировать как некоторые уступки и компромиссы с нравами нашей эпохи? Не нарушают ли подобные прецеденты чистоту и последовательность в соблюдении церковных кананов, не вносят ли в них элемент относительности, или же это, напротив, свидетельство некоей гибкости, попытки индивидуального подхода к каждому конкретному случаю человеческой жизни?

По поводу разводов можно сказать следующее. Проблема не в церковных разводах, а в нецерковных венчаниях. Главным образом, ситуация так называемого "церковного развода" связана с тем, что возникшая мода на венчания была неадекватно оптимистично воспринята многими священнослужителями. Часто венчали людей нецерковных по своему мировоззрению и не стремящихся таковыми стать: венчание было для них некоторым приложением к регистрации в ЗАГСе. Если же мы посмотрим на процент разводов среди воцерковленных людей, то он будет очень невысок. Совсем недавно я занялся статистикой, готовясь к демографическому форуму, и выяснил, что за эти годы в нашем храме было около 250 венчаний, разводов же было 6 - по крайней мере тех, о которых нам известно. Крайне важно, чтобы венчание не было просто требой, которую можно оплатить и прийти любому. Венчание должно предваряться исповедью, встречей и беседой со священником, который бы рассказывал о том, что такое Таинство брака, какую ответственность на себя принимают люди, стремящиеся освятить свой союз церковным благословением. Венчание может благословлять только брак, в который вступает семья, стремящаяся стать малой Церковью. В ином случае это будет профанацией Таинства. Если люди не готовы к воцерковлению, то им лучше не торопиться с венчанием. Ведь мы не называем гражданский брак, зарегистрированный в ЗАГСе, блудом. Когда гражданские муж и жена смогут подойти к Таинству как два верующих человека, только тогда они смогут стать малой Церковью.

Теперь о самой практике разводов, которая многих смущает. Как это происходит?Человек, имеющий гражданский развод, пишет прошение архиерею и в случае намерения вступить в другой брак почти автоматически получает на это благословение. Но с другой стороны, какая у нас есть альтернатива? Церковный суд должен будет 90% всех дел посвятить бракоразводным разбирательствам. Почтенные протоиереи обязаны будут вникать во все нюансы семейных взаимоотношений и измен, и все это приведет только к большему поруганию Церкви.

Если все же семья распадается, то самое правильное будет прояснить этим людям церковные каноны, которые говорят, в каком случае развод влечет за собой те или иные последствия для человека (например, епитимию или даже невозможность вступить в другой брак), в каком случае такого рода последствий нет (для невиновной стороны). Узнав эти каноны, человек дальше должен поступать по своей совести.

То же самое и в отношении к самоубийцам. Правило Тимофея Александрийского говорит о запрете на отпевание самоубийц. Конечно, это правило распространяется на сознательных самоубийц, а не на тех, кто находился в состоянии умопомрачения или какого-то крайнего аффекта. Но если мы будем допытываться у родственников, что конкретно происходило, понятно, что многие из них по несознательности напишут так, как требуется для того, чтобы дали разрешение на отпевание. Они так же должны осознать ту ответственность перед Богом, которая лежит на них в принятии решения об отпевании. Иных путей в настоящее время я не вижу.

В массовом сознании существует довольно устойчивое мнение, что все религии и конфессии - в их глубинном духовном аспекте - заключают в себе некую единую Истину, несмотря на то, что пути к этой Истине различны. В каждой традиции присутствуют свои свидетельства ее чистоты и святости, свои подвижники, пророки и учителя. Поэтому предпочтение того или иного духовного пути связано скорее с вопросами чисто психологического или даже биологического порядка, нежели с убеждениями: человеку, родившемуся в лоне определенной культуры, гораздо естественнее следовать именно ее традициям, чем умозрительно выбирать себе иной путь. Следуя этой логике, можно прийти к мысли, что, например, христианство может быть принципиально недоступно сознанию человека, выросшего в иной культуре. Как Вы можете прокомментировать подобные рассуждения?

Безусловно, во всякой религиозности можно найти нечто общее. И мы не противопставляем христианство иным религиям как абсолютный свет абсолютной тьме. У одного из выдающихся архиереев ХХ века, архиепископа Алексия Ван-дер-Менсбрюгге, кстати, перешедшего из Католичества в Православие, есть такой образ: Церковь - это пламя свечи, которая сияет темной ночью. Источником света, тепла, спасения и благодати является только сама свеча. Но есть и те, кто находится рядом, и их тоже озаряет свет свечи, согревает ее пламя. Есть и те, которые ушли дальше: их достигают только искры. Наконец, есть те, кто погружен в абсолютную тьму. Нехристианская религиозность по отношению к Христовой Истине располагается в такого рода радиусе. И в этом смысле каждая нехристианская религия содержит в себе как элементы подлинного, хотя бы остаточного от первоначально существовавшего боговедения, так и элементы, пришедшие от человеческой гордости, предубеждений, заблуждений и действий лукавого. Апостол Павел в Послании к римлянам довольно подробно говорит об этом применительно к язычеству. Нехристианские религии как вещь в себе, до соприкосновения с христианством, являются относительным благом. Мы не вправе считать, что все без исключения люди, находящиеся в лоне нехристианских религий низведены до ада. Или что ни один из индейцев, живших до открытия Америки, не спасется. Мы не можем утверждать, что таков был замысел Божий.

Но в отличие от многих носителей экуменического мировоззрения, крайне важно не останавливаться на этом выводе, а идти дальше. Необходимо понять, что это относительное благо при соприкосновением с христианством показывает и свою вторую сторону - то относительное зло, которое так же в нем содержится. Характернейший пример - античность. Что мы о ней знаем? Гармоничный мир, греческая трагедия, римское право, греческие статуи и римские общественные здания. Но чем обернулось это гармоничное существование античной цивилизации при ее соприкосновении с христианством? Трехвековой демонической истерией гонений против истинной веры. До того, как иная религия существует как вещь в себе, можно рассуждать о ее относительном благе, но когда она приходит в соприкосновение с христианством, то начинают вступать в силу те слова Христа, которые Он сказал иудеям: "Если бы Я не пришел и не свидетельствовал, они бы не имели греха. Но поскольку Я пришел и свидетельствовал, то они не имеют извинения в своем грехе". Тот, кто не соприкоснулся с подлинной проповедью христианства, находится в ином онтологическом статусе по сравнению с человеком, узнавшим, но отказавшимся принять Истины христианства.

Что касается утверждения о том, что все религии об одном и том же, то здесь можно процитировать две вещи. Одну - библейскую: "прииди и виждь!", а вторую - вполне современную: "почувствуйте разницу!". Положите перед собой Евангелие, Коран и Веды и почувствуйте разницу! Утверждение о едином содержании всех религий основано на вопиющем невежестве.

Вы спросили еще и о том, насколько свободен в своем выборе духовного пути человек, воспитанный в традициях своей культуры. Конечно, очень важно не ограничивать свою веру бытовой традицией. Это распространяется и на нас: христианство должно быть сознательным. Утверждение "мы русские и поэтому православные" верно только в обратном смысле - в том, что подлинно русским может быть только православный человек. Не случайно в духовных школах наши студенты изучают историю религий и сравнительное богословие - не столько для того, чтобы уметь полемизировать с ними, столько для того, чтобы иметь возможность, соприкоснувшись с полу-истиной, глубже ценить ту милость Божию, по которой мы пребываем в ограде истинной Церкви.