Церковные песнопения и духовные искания Владимира Горбика

Интервью газете "Вечерняя Москва"

– Владимир, я прочитала в вашей биографии, что вы учились музыке 14 лет – сначала в одном училище, потом в другом, в консерватории на двух отделениях…

– Вообще-то сначала было не училище, а музыкальная школа, так что мой учебный стаж еще больше. Хотя был и перерыв, когда я два года служил в армии.

– Что вас мотивировало оканчивать одно учебное заведение за другим, факультет за факультетом – может, наследственная предрасположенность?

– Нет, мои родители простые инженеры. Мне всегда было интересно учиться в принципе, а то, что у меня есть склонность именно к музыкальной деятельности, я понял еще лет в 12–13. В другой профессии я себя никогда и не представлял. В детстве я с родителями жил в Монголии, где не имел возможности учиться музыке, и когда пришел в музыкальную школу в Ташкенте, то меня сначала не хотели брать, говорили, что поздно.

Но все-таки взяли, сначала на виолончель, а потом на фортепиано. После этого я учился на теоретическом факультете в Екатеринбурге, за два года окончил три курса. Затем приехал в Москву: теоретический факультет, хоровой, симфонический, и, наконец, композиторский. В консерватории я учился параллельно на нескольких факультетах, но все шло как-то естественным образом, так что никакого напряжения я не испытывал.

Просто занимался. И практически везде, где учился, мне попадались очень хорошие, интересные учителя. Это, пожалуй, самое главное.

– А почему вы в результате не стали заниматься светской музыкой?

– Пребывая с конца 90-х годов в очень серьезных исканиях, поначалу я планировал заниматься в том числе и светской музыкой. Но во время учебы в консерватории я пришел сюда, на подворье, чтобы петь в хоре. У меня к тому времени уже было двое детей, и надо было работать. Настоятелем здесь был игумен Лонгин, нынешний епископ Саратовский и Вольский. Он обратил внимание на мой интерес к церковной музыке и вообще к работе с коллективом и сначала дал мне управлять братским хором, состоящим из монахов и послушников, а потом уже профессиональным. И постепенно я просто перестал думать о светской музыке, в том числе и в области композиции.

– Владимир, что такое регент – дирижер или нечто большее? Какие вообще у вас функции и обязанности?

– Регент – это одновременно должность, профессия, призвание. Регентство, безусловно, предполагает наличие знаний о том, как нужно дирижировать, но это не только дирижерское искусство. Надо знать историю церковной музыки, разные стили, уметь работать с хором, объяснить людям, в чем разница между светским исполнительством и церковным… Ведь многие певцы, которые приходят в хор, не владеют особенностями церковного пения, и приходится их заново переучивать. И всем этим обязан заниматься регент. А дирижер – понятие более узкое, он провел несколько репетиций и может уже концерты исполнять. С церковным пением так не получается. Это требует очень большой и серьезной подготовки.

– Я так поняла, что в церковном хоре поют и светские люди?

– Конечно. Светский человек может прийти в храм и попроситься петь на клиросе, исходя из своих внутренних побуждений. Как правило, у него есть красивый голос и музыкальные знания. А если это еще человек со способностями дирижера, то в дальнейшем он может стать регентом. В любом случае это призвание.

Как правило, на клирос людей приводит желание пением служить Богу. В хоре могут быть люди воцерковленные или просто верующие, очень часто приходится иметь дело с людьми, сочувствующими церкви. Постепенно они втягиваются и начинают вести свою церковную жизнь, исповедоваться, причащаться.

Конечно, бывают и случайные люди: пришел, увидел, попел, понял, что трудно и что ему это не подходит, и ушел.

– У вас на подворье несколько хоров: не только ваш профессиональный, но и любительский, хор мальчиков. Бывает, что вы объединяетесь и выступаете вместе?

– Конечно, когда, скажем, поем патриаршие богослужения в Кремле, или по большим праздникам у нас в Троицком храме.

– Как часто бывают репетиции?

– Это зависит от количества богослужений в месяц. Обычно мы поем на всенощной службе по субботам и на литургии по воскресеньям – перед ними бывает одна репетиция. А когда какой-то проект, концерт или запись, то репетиции идут уже каждый день по несколько часов.

Скажем, последний концерт, который мы давали в Большом зале консерватории, потребовал 14 репетиций. Это тяжелый процесс. Когда разучивается новое песнопение, нужно, чтобы оно не просто звучало достойно и в нормальном качестве, но и соответствовало всем правилам и особенностям церковного исполнительства.

– Вам петь сложнее в храме или на сцене?

– Лично для меня нет большой разницы. Человек всегда должен свою работу выполнять по совести. Но богослужение – это наработанный из года в год репертуар, частью повторяющийся, частью обновляющийся. А концерт – дело новое. Чисто технически концерт сложнее. А с другой стороны, сложнее петь богослужение. Представьте себе, что ночная служба идет порядка 6 часов, и все это время певцы должны выдерживать колоссальные нагрузки. Понятно, что бывают перерывы, паузы, ведь служба состоит не только из одного пения, но все равно это ночь, когда всем хочется спать, а надо петь. Както владыка Лонгин мне сказал: «На клиросе надо петь с еще большей отдачей, нежели на сцене. Потому что клирос – это место в храме, где мы поем Богу».

– А подбором репертуара тоже вы занимаетесь?

– Да, это входит в обязанности регента. Но не только я, репертуар – это явление соборное. Он рождается из общения с настоятелем, с другими монахами, из выяснения, какая музыка может звучать в храме, а какая не должна, и т. д. Зачастую инициатива при этом исходит от меня. Я что-то предлагаю, это коллегиально обсуждается, настоятель благословляет, и мы уже поем.

– Меняется ли со временем церковная музыка? Или это субстанция вечная и неизменная?

– По сути своей она – из категории вечного и неизменного. Но техническая составляющая, конечно, меняется. Распевы Средневековья и песнопения XVII–XVIII веков – это совсем разная музыка. Я имею в виду мелодию, гармонию.

Но вся эта музыка написана на богослужебные тексты. Молитва – это как раз та основа, которая лежит в глубине каждого песнопения. Прежде чем исполнить такую музыку, ее надо понять умом и пережить сердцем. Конечно, светскую музыку исполнять без души тоже нехорошо. Но в церковном песнопении есть момент обращения к Богу, чего в светской музыке нет. Кроме того, есть определенные приемы светской музыки, которые в церкви не используются. Например, пение стаккато, то есть отрывисто – в церкви в основном поют легато, то есть плавно.

– У вас много детей. Как вы их воспитываете и каким видите их будущее?

– Слава Богу, у меня 8 детей. И я думаю, что рождение любого человека в идеале должно привести к тому, что этот человек рано или поздно окажется в церкви. Если человек не в церкви, то он еще не понял, ради чего живет и что смысл жизни – это спасение своей души. Что касается воспитания детей, то мы стараемся привить им интерес к церковной службе с младенчества. А в дальнейшем каждый идет своим путем. Мы стараемся не давить, а только мягко напоминать о необходимости ходить в храм. На самом деле здесь многое зависит от родителей – живут они церковной жизнью или нет.

Не могу сказать, что у нас все идеально в семье, есть свои проблемы, трудности... Наука воспитывать детей, как нам с женой кажется, вообще самая сложная на земле. Обычно она постигается только на личном опыте. Мы считаем, что у нас многое не получается в воспитании наших детей из того, что нам кажется необходимым, но с Божьей помощью стараемся научиться этому, просто смотрим, как это делают другие верующие люди, сравниваем свой опыт, читаем книги на эту тему. Самое главное, как нам кажется, чтобы дети не заразились потребительским подходом к жизни, который сейчас в мире очень распространен.

– Владимир, а вы допускаете, что человек может духовно совершенствоваться, работать над собой, не быть потребителем, а стремиться к Богу – но при этом в церковь не ходить?

– Такие случаи бывают. Особенно много их было после того, как мы расстались с нашим большевистским прошлым. Сейчас у нас переходный период – от всеобщего безбожия к тому, что народ постепенно воцерковляется. Повсеместно строятся храмы, и люди постепенно приходят в них. Мне известен случай, когда женщина-геолог, которая никогда в церковь не ходила, попросила, чтобы перед смертью к ней привели священника, который бы ее исповедал и причастил. А бывают и другие случаи – когда человек ходит в церковь, но при этом относится к этому формально и духовно над собой не работает... В Евангелии на этот счет четко сказано: не каждый, кто скажет: «Господи, Господи», окажется в Царствии Небесном. Не место спасает человека, а дела его. И в моем окружении есть люди, которые в церковь не ходят.

Но сказать, что они плохие – я не могу. Это хорошие, добрые, отзывчивые люди, в любой момент готовые прийти на помощь. Но я также верю в то, что они рано или поздно окажутся в церкви.

– Но ведь можно искренне молиться и дома!

– Один из святых новомучеников российских, священномученик Иларион сказал: «Вне церкви нет спасения». Очень глубокие слова, если всерьез задуматься о них, и я к ним присоединяюсь. Это такой сложный богословский вопрос, который требует более глубоких знаний, нежели имеются у меня. Тут нужен опыт духовничества, исповедей. Я просто высказываю свою точку зрения.

На мой взгляд, человек, который старается обращаться к Богу, не прибегая к церковным таинствам, себя очень сильно ограничивает. Во время этих таинств Господь дает нам силы. Вот для чего нужна церковь – общественный институт, который на земле учредил сам Бог.

Автор: Ирина МАМИЧЕВА

Газета "Вечерняя Москва"