Из наследия
Святой Руси
Древнерусское общество
под руководством Церкви в продолжение
веков прилежно училось понимать и
исполнять и вторую из двух основных
заповедей — заповедь о любви к ближнему.
Практика этой заповеди направлялась
преимущественно в одну сторону: любовь
к ближнему полагали прежде всего в
подвиге сострадания к страждущему, ее
первым требованием признавали личную
милостыню.
Идея этой милостыни
полагалась в основание практического
нравоучения, потребность в этом подвиге
воспитывалась всеми тогдашними средствами
духовно-нравственной педагогики. Любить
ближнего — это прежде всего накормить
голодного, напоить жаждущего, посетить
заключенного в темнице. Человеколюбие
на деле значило нищелюбие… Целительная
сила милостыни полагалась не столько
в том, чтобы утереть слезы страждущему,
уделяя ему часть своего имущества,
сколько в том, чтобы, смотря на его слезы
и страдания, самому пострадать с ним,
пережить то чувство, которое называется
человеколюбием. Когда встречались две
древнерусские руки, одна с просьбой
Христа ради, другая с подаянием во имя
Христа, трудно было сказать, которая из
них больше подавала милостыни другой:
нужда одной и помощь другой сливались
во взаимодействии братской любви обоих.
Вот почему Древняя Русь понимала и
ценила только личную, непосредственную
благотворительность, милостыню,
подаваемую из руки в руку, притом «отай»,
тайком не только от стороннего глаза,
но и от собственной «шуйцы». Нищий был
для благотворителя лучший богомолец,
молитвенный ходатай, душевный благодетель.
Благотворителю нужно было воочию видеть
людскую нужду, которую он облегчал,
чтобы получить душевную пользу;
нуждающийся должен был видеть своего
милостивца, чтобы знать, за кого молиться.
Ключевский В.
Добрые люди
Древней Руси
|