Из "Достопамятных сказаний"
Спросили авву Агафона, что важнее — телесный труд или хранение сердца.
На это старец отвечал: «Человек подобен дереву: труд телесный — листья, а
хранение сердца — плод. Поелику же, по Писанию, всяко древо, еже не творит плода, посекаемо бывает и во огнь вметаемо
(ср.: Мф. 3, 10), то очевидно, что мы должны иметь все попечение о плоде, то
есть о хранении ума. Впрочем, для нас нужно и лиственное одеяние, то есть труд
телесный».
Авва Агафон говорил: «Я никогда не устраивал вечери любви, но подавать
и принимать советы было для меня вечерею любви. Ибо думаю, что польза брата
твоего заменяет приношение плодов».
Когда авва Агафон видел какое-нибудь дело и помысл побуждал его к
осуждению, говорил он самому себе: «Агафон! Не сделай сам того же». И таким
образом помысл его успокаивался.
Сказывали, что авва Агафон старался исполнять всякую заповедь. Когда он
всходил на лодку, сам первый принимался за весла. Когда приходили к нему
братия, тотчас после молитвы предлагал им трапезу, ибо был исполнен любви
Божией. Перед своей смертью он пробыл три дня с отверстыми, неподвижными очами.
Братия толкнули его и спросили: «Авва Агафон, где ты?». Он отвечал им: «Стою
пред Судилищем Божиим». Братия сказали ему: «И ты, отец, боишься?». Он отвечал
им: «Сколько мог, я трудился в исполнении заповедей Божиих, но я человек — по
чему мне знать, угодны ли были дела мои Господу?». Братия сказали ему: «И ты не
уверен, что дела твои были угодны Богу?». Старец отвечал: «Не имею дерзновения,
пока не предстану Богу, ибо иное суд человеческий, а иное суд Божий». Когда же
они еще хотели спросить его о чем-то, он сказал им: «Сделайте милость, не
говорите больше со мною: мне несвободно» — и тотчас скончался с радостью. Ибо
братия видели, что отходил он из сей жизни с таким же взором, с каким иной
приветствует своих друзей и возлюбленных. |