Из "Достопамятных сказаний"

Спросили авву Агафона, что важнее — телесный труд или хранение сердца. На это старец отвечал: «Человек подобен дереву: труд телесный — листья, а хранение сердца — плод. Поелику же, по Писанию, всяко древо, еже не творит плода, посекаемо бывает и во огнь вметаемо (ср.: Мф. 3, 10), то очевидно, что мы должны иметь все попечение о плоде, то есть о хранении ума. Впрочем, для нас нужно и лиственное одеяние, то есть труд телесный».

Авва Агафон говорил: «Я никогда не устраивал вечери любви, но подавать и принимать советы было для меня вечерею любви. Ибо думаю, что польза брата твоего заменяет приношение плодов».

Когда авва Агафон видел какое-нибудь дело и помысл побуждал его к осуждению, говорил он самому себе: «Агафон! Не сделай сам того же». И таким образом помысл его успокаивался.

Сказывали, что авва Агафон старался исполнять всякую заповедь. Когда он всходил на лодку, сам первый принимался за весла. Когда приходили к нему братия, тотчас после молитвы предлагал им трапезу, ибо был исполнен любви Божией. Перед своей смертью он пробыл три дня с отверстыми, неподвижными очами. Братия толкнули его и спросили: «Авва Агафон, где ты?». Он отвечал им: «Стою пред Судилищем Божиим». Братия сказали ему: «И ты, отец, боишься?». Он отвечал им: «Сколько мог, я трудился в исполнении заповедей Божиих, но я человек — по чему мне знать, угодны ли были дела мои Господу?». Братия сказали ему: «И ты не уверен, что дела твои были угодны Богу?». Старец отвечал: «Не имею дерзновения, пока не предстану Богу, ибо иное суд человеческий, а иное суд Божий». Когда же они еще хотели спросить его о чем-то, он сказал им: «Сделайте милость, не говорите больше со мною: мне несвободно» — и тотчас скончался с радостью. Ибо братия видели, что отходил он из сей жизни с таким же взором, с каким иной приветствует своих друзей и возлюбленных.