|
О
богатстве
Почему богатство кажется
тебе, человек, вожделенным? Несомненно,
вследствие удовольствия, получаемого
от хорошего стола, вследствие почета и
толпы телохранителей, состоящей из
людей, служащих тебе ради богатства,
вследствие того, что ты можешь отмстить
оскорбителям и для всех быть страшным,—
а других причин ты не можешь указать,
кроме удовольствия и лести, страха и
мести.
В самом деле, богатство
обычно не делает ни более мудрым, ни
более воздержным, ни добрым, ни
человеколюбивым; не вводит и не насаждает
в душе и никакой другой добродетели. И
ты не можешь сказать, что оно вожделенно
и желательно для тебя ради какого-либо
из этих благ, потому что оно не только
не может насаждать и возделывать ни
одного из них, а, напротив, даже вредит
и мешает им, если найдет их имеющимися
уже налицо, а некоторые даже и совсем
исторгает и вводит то, что противоположно
им. Но не буду говорить об этом, потому
что плененные этим недугом не в состоянии
слышать, как их обвиняют и обличают,
будучи всецело преданы удовольствию и
став чрез это самое рабами.
Итак, скажите мне, потому
ли богатство кажется вам желанным и
высокоценным, что оно питает в вас
тягчайшие страсти, доводя гнев до дела,
вздувая пузыри больного честолюбия до
громадных размеров и возбуждая к
гордости? Потому самому нужно без всякой
оглядки бежать от него, что оно поселяет
в нашей душе диких и свирепых зверей,
чрез которых лишает ее чести, признаваемой
всеми, и, окрашивая цветами последней
ложную честь, представляет ее в таком
виде обманутым и внушает, что последняя
больше первой, хотя она не такова по
природе, а представляется только по
внешности. Подобно тому как красота
распутных женщин, наведенная притираниями
и подкрашиванием, на самом деле лишена
красоты, но некрасивое в действительности
и безобразное лицо кажется для обманутых
красивым и благовидным, так точно и
богатство обнаруживает вместо чести
бесчестие. [12–2–11]
***
Как человек есть животное
ничтожное, подверженное гибели и
кратковременное, так и богатство таково
же; вернее же сказать, даже и того
ничтожнее. Часто оно погибает даже не
вместе с человеком, а еще раньше человека;
и вы все знаете, сколь многочисленные
примеры преждевременной гибели богатства
здесь вы наблюдали. И часто владелец
остается в живых, а состояние погибает;
и — о! — если бы оно погибало одно только,
а не губило вместе с собой и владельца.
Вот почему не погрешит тот, кто назовет
богатство неблагодарным рабом, рабом
кровожадным и человекоубийственным,
рабом, который воздает своему господину
в благодарность убийством; и что всего
тяжелее — оно подвергает его опасности
не только в то время, когда покидает
его, но еще и прежде, чем покинуть,
доставляет ему беспокойство и тревоги.
Кто, например, был выше
Евтропия? Не превзошел ли он своим
богатством всю вселенную? Не достиг ли
до самых высших почестей? Не все ли
трепетали и боялись его? Но вот он стал
несчастнее даже узников в темнице,
жальче рабов, нуждается хуже нищих,
томимых голодом, видит каждый день пред
собою изостренные мечи, яму, палачей и
отведение на казнь; он даже не знает,
пользовался ли когда-нибудь теми
удовольствиями, и даже самых лучей
солнца не чувствует, но, как бы окруженный
непроглядной ночью, и в полдень лишен
возможности видеть. Впрочем, сколько
бы мы ни старались, мы будем не в силах
изобразить то страдание, которое должен
испытывать он, ожидая каждый час, когда
отсекут ему голову. Вижу его желтое, как
бук, лицо, выглядящее нисколько не лучше,
чем у лишенного уже навсегда жизни; к
этому присоединяется еще стук и скрежет
зубов, дрожание всего тела, прерывающийся
голос, едва лепечущий язык и вид, какой
может иметь только человек с окаменевшей
душой. Не говорил ли я тебе постоянно,
что богатство скоропреходяще? Но ты не
выносил моих слов. [12–2–11]
***
Подлинно, нет человека
безрассуднее высокомерного, хотя бы он
обладал большим богатством, хотя бы
получил обширное внешнее образование,
хотя бы поставлен был на высшей степени
власти, хотя бы имел у себя все, что для
людей кажется завидным. Если гордящийся
действительными преимуществами жалок
и несчастен и теряет награду за все свои
совершенства, то не смешнее ли всех
надмевающийся ничтожными благами, тенью
и цветом травы (такова слава этого
века)?.. Жалкий и несчастный! Душу твою
снедает жесточайшая болезнь, и ты, убогий
крайним убожеством, мечтаешь, что у тебя
столько-то и столько-то талантов золота
и множество прислуги? Да это — не твое.
А если не веришь моим словам, то убедись
опытами бывших прежде богачей. Если же
ты так упоен, что не вразумляешься
приключениями других, то подожди немного,
и ты дознаешь собственным опытом, что
нет для тебя никакой пользы от этих
благ, когда при последнем издыхании, не
будучи властен ни в одном часе, ни в
одной минуте, ты невольно оставишь их
окружающим тебя людям, и, что нередко
случается, таким людям, которым ты и не
хотел бы оставить. Многие даже не имели
возможности распорядиться о них, а
отходили нечаянно, еще желая наслаждаться
ими,— но им уже не было это позволено,—
и, будучи увлекаемы, отходя из мира
невольно, по необходимости, оставляли
свои блага тем, кому бы и не хотели. Чтобы
и с нами того не случилось, мы, пока живы
и здоровы, отошлем их в свой (грядущий)
град. Только таким образом мы будем
иметь возможность насладиться ими, а
не иначе; таким только образом мы положим
их в надежном и безопасном месте. Ничто,
ничто не может их оттуда исхитить: ни
смерть, ни доверительные свидетельства,
ни наследники, ни клеветы и наветы; но
кто сколько принес с собою, отходя
отсюда, тем всем и будет наслаждаться
непрерывно. А кто так несчастен, что не
захотел бы вечно утешаться своим
стяжанием? [8–1–16–4]
из календаря "Год со святителем Иоанном Златоустом"
|
