|
О
преданиях человеческих и заповедях
Божиих
Все иудейство заключается
в преданиях о подобных предметах. И если
ты отвергнешь эти предания, то отвергнешь
и все его. Таким образом, Христос
показывает, что и обрезание должно
уничтожить. Впрочем, Сам Он не внушает
оставить этот обряд предпочтительно
пред прочими, потому что заповедь об
обрезании всех древнее прочих и более
уважалась, но через учеников утверждает
закон об его отмене. Обрезание так было
важно, что и ученики, по прошествии уже
многого времени желая отменить его,
делают это после предварительного
рассуждения. Но смотри, как Господь
вводит закон: И, призвав народ, говорит
евангелист, сказал им: слушайте и
разумейте! (Мф. 15, 10). Не просто объявляет
им этот закон, но почтительностью и
снисходительностью располагает народ
к принятию слов Своих (что показал
евангелист в слове призвав). Далее Он
пользуется благоприятностью времени:
начинает изрекать закон после того, как
обличил фарисеев... когда народ удобнее
мог принимать слова Его. Притом Он не
просто призывает их, но и возбуждает их
внимание: Разумейте, говорит Он, то есть
размыслите, обратите внимание ваше...
Если фарисеи несвоевременно нарушили
закон для сохранения своих преданий и
вы их слушали, то гораздо более должны
слушать Меня, в надлежащее время
поучающего вас высшему любомудрию.
Впрочем, Он не сказал, что разборчивость
в пище ничего не значит и что Моисей
предписал ее напрасно или из снисхождения,
а говорит в виде увещания и совета,
заимствуя доказательство из самого
свойства вещи. Не то, что входит в уста,
говорит Он, оскверняет человека, но то,
что выходит из уст (Мф. 15, 11). Основываясь
на самой природе, Он и изрекает, и
утверждает закон. Слыша это, фарисеи
ничего не сказали вопреки. Но так как
Христос совсем заставил молчать их не
только тем, что обличил, но и тем, что
вывел наружу их коварство, обнаружив
тайные дела их и сокровенные помышления,
то они молча удалились. [7–2–51–2]
***
Хотя Он говорил это и
для других, и для того, чтобы иметь Самому
оправдание против обвинителей, и вместе
показать, что Он сколько ни препирался,
но не имел успеха, тем не менее показывает,
как много думали об этом предмете.
Потому-то и Сам Христос первоначально
не прямо сказал о пище, а употребил
выражение: что входит в уста. И после,
когда, по-видимому, говорил об этом
яснее, опять прикровенно заключил речь
Свою, сказав: А есть неумытыми руками —
не оскверняет человека (Мф. 15, 20), чтобы
слышавшие думали, что Он с этого начал
и об этом рассуждал доселе. Потому не
сказал прямо: пища не сквернит человека,
но говорил так, как бы рассуждал об
умовении рук, чтобы фарисеи ничего не
могли сказать вопреки. Услышав такие
речи, соблазнились, говорится, фарисеи,
но не народ. Ученики Его, приступив,
говорит евангелист, сказали Ему: знаешь
ли, что фарисеи, услышав слово сие,
соблазнились? (ст. 12) — хотя Господь и
не к ним говорил.
Что же Христос? Он не
стал выводить их из соблазна, но укорил
их, говоря: Всякое растение, которое не
Отец Мой Небесный насадил, искоренится
(ст. 13). Он знал, когда должно оставлять
без внимания соблазны и когда не должно.
Так, в другом случае Он говорит: Чтобы
нам не соблазнить их, пойди на море,
брось уду (Мф. 17, 27), а здесь: Оставьте их:
они — слепые вожди слепых; а если слепой
ведет слепого, то оба упадут в яму (Мф.
15, 14). Ученики говорили это не столько
потому, что заботились о фарисеях,
сколько потому, что сами несколько
смущались. Но так как сказать это от
своего лица не смели, то желали узнать
через повествование о других. А что они
действительно и сами соблазнялись, это
видно из того, что ревностный и всегда
других предупреждающий Петр подходит
и говорит Иисусу: Изъясни нам притчу
сию (ст. 15), открывая свое душевное
смущение, но не осмеливаясь явно сказать:
я соблазняюсь — он просит изъяснения,
дабы избавиться от этого смущения, за
что и подвергся укоризне. [7–2–51–2, 3]
из календаря "Год со святителем Иоанном Златоустом"
|
