Доктор исторических наук, профессор МГУ и ПСТГУ Александр Иванович Яковлев – прихожанин нашего Подворья. Мы поговорили с ним об истории Троицкого Подворья, о профессии историка, о книгах, которые Александр Иванович написал, и о том, каково быть преподавателем в наше время.

– Александр Иванович, что говорят исторические свидетельства: до революции Подворье было таким же тихим островком в бурлящем городе или более официальным местом – все-таки тут располагалась резиденция московских митрополитов?

– Начнем с того, что в дореволюционное время, а точнее – в XVIII-XIX вв., – Москва никак не «бурлила». Столицей был Санкт-Петербург, а Москва во многом оставалась провинциальным городом – и внешне, и по укладу жизни. Да, было «бурление» непосредственно возле Подворья. Рядом располагалась знаменитая Сухаревка – общемосковское торжище, красочное и шумное. Конечно, гул Сухаревки докатывался до Подворья. Но здесь и обрывался.

Официальная резиденция главы Московской епархии издавна находилась в Кремле. Подворье же Лавры было в большей степени именно «постоялым двором, местом для остановок» монашествующих – по крайней мере, до Отечественной войны 1812 г., когда Кремль был разорен французскими войсками. После этого Подворье стало постоянным местом пребывания главы Московской епархии.

– А что известно о домовом храме – до того, как он был закрыт большевиками в 1922 году?

– Домовый храм, который мы видим сейчас, приобрел такой вид уже после жизни святителя Филарета – когда его расширил святитель Иннокентий (Вениаминов). Ранее храм был очень небольшой, сравнимый с надвратными храмами в Высоко-Петровском или Новодевичьем монастырях. Из самого определения «домовый» понятно, что он предназначался для ограниченного количества людей. Святитель Филарет служил в нем редко, но бывал на службах, особенно в последние десятилетия жизни – он следил за службой из комнатки рядом с алтарем.

Все изменилось после Октябрьской революции и начала гонений Советской власти на веру и Церковь. В 1920-е годы храмы чаще не закрывались, а передавались обновленцам. И православный народ искал свои, «тихоновские» храмы, вот тогда домовый храм отчасти стал выполнять функции приходского – до ареста Патриарха Тихона и захвата Подворья обновленцами.

– Может ли у историка, глубоко занимающегося каким-то отдельным периодом, возникать человеческая симпатия или антипатия к историческим личностям?

– Да, конечно. Не берусь говорить за всех, но у меня стойкая антипатия к идеологам и практикам революции в России, таким как Чернышевский или Нечаев. Это не означает их огульного осуждения, у них была своя правда, и об этой их «правде» я упоминал в своих книгах.

– Насколько вообще историк внутренне дистанцируется от событий, которые ему приходится исследовать? Должен ли он это делать?

– Это происходит само собой. Мы не можем выпрыгнуть из своего времени. Хотим или не хотим, мы несем в себе его дыхание и – подчас подсознательно – выражаем его в своем отношении к прошлому. В то же время, Вы правы, необходимо описывать прошедшее время в категориях и понятиях именно того времени, а не нашего. Например, не осуждать митрополита Филарета за его несогласие с отменой телесных наказаний в эпоху Великих реформ.

– Вы упомянули этот эпизод в отношении святителя Филарета, но чаще приходится слышать о том, что его высказывания удивительно актуальны и для наших дней. В чем? Казалось бы, XIX и XXI века это настолько разные эпохи.

– И тогда, и сейчас Россия и все русское общество переживало переходный период: тогда – от до-современного состояния к современному (индустриальному, капиталистическому обществу), а сейчас – от современного к пост-современному. Состояние переходности порождает одинаковые проблемы.

Давайте я сниму с полки том и приведу одну цитату: «Усиленное стремление к преобразованиям, неограниченная, но неопытная свобода слова и гласность произвели столько разнообразных воззрений на предметы, что трудно между ними найти и отделить лучшее и привести разногласие к единству. Было бы осторожно, как можно менее колебать, что стоит твердо, чтобы перестроение не обратить в разрушение».

Эти слова были архиактуальны в годы горбачевской перестройки, да и сейчас полезны нам. А слова-то написаны митрополитом Филаретом 10 апреля 1867 г. в письме к ректору Московской духовной академии протоиерею Александру Горскому.

В то же время, митрополит Филарет не был жестким охранителем и противником перемен. В письме в Государственный совет от 27 августа 1857 г. он писал: «Воюют против современных идей. Да разве идеи Православия и нравственности уже не суть современные?.. Не время виновато, а мысли неправославные и безнравственные, распространяемые некоторыми людьми. Итак, надобно воевать против мыслей неправославных и безнравственных, а не против современных».

По-моему, вполне актуальные рассуждения, несмотря на указанную Вами разницу эпох. Можно и еще найти цитат.

– Расскажите о каком-нибудь эпизоде из жизни святителя, который впечатлил Вас.

– Одну поучительную историю мне рассказал протоиерей Валериан Кречетов со слов своего старого прихожанина – дальнего родственника святителя. Ему однажды ночью явился митрополит Филарет и сказал: «Ты должен привести в порядок могилу моей матери».

Евдокия Никитична Дроздова была похоронена в церкви на церковном кладбище, вблизи нынешнего Рижского вокзала. Родственник поколебался, но пошел. А время было суровое – конец 1940-х годов, период очередных гонений на церковную жизнь. В церкви он изложил свое пожелание, показал, что ограда вокруг захоронения была сломана, табличка расколота.

«Почему такое внимание к матери церковного реакционера и контрреволюционера? – спросили его. – А вы кто такой? Где работаете?» Он что-то пробормотал и тихонько ушел. Страх был велик. Тогда могли за веру уволить с работы, за хранение Библии – посадить в тюрьму, за разговоры о вере – отправить в лагерь. Но могли и оставить в покое, если сидеть тихо.

Спустя день-два он видит новое явление: святитель Филарет спрашивает: «Ты кого испугался?». И он понял. Наутро пошел, договорился и все привел в порядок. Такая вот история.

– Что бы вы рекомендовали читать в первую очередь из творений святителя Филарета?

– Вопрос – кому? Главное в творческом наследии святителя – его проповеди, они гениальны по глубине раскрытия Евангельских истин, по детальной точности толкования Священного Писания. Но они все же трудны для неподготовленного читателя из-за сложности изложения и отчасти устаревшего слога. Но можно взять его письма. Это живое общение святителя с широким кругом людей, от всех русских иерархов той эпохи до представителей московского дворянства. Лет пять назад был издан сборник писем святителя «Призовите Бога в помощь», а в 2013 г. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра выпустила большой том переписки митрополита Филарета с современницами. В этих письмах святитель отзывается на глубокие вопросы и самые что ни на есть житейские заботы императриц, московских дворянок и монахинь. Книга замечательная. И конечно следует назвать филаретовский Катехизис, до сих пор служащий основой для курса Закона Божия.

Кстати, издательство Подворья выпустило большой календарь на 2011 г. «Год со святителем Филаретом», в котором были собраны выдержки из разных произведений святителя. Некоторые мои знакомые используют его и сейчас как книгу для чтения.

– На Троицком Подворье Вы организуете Филаретовские вечера, посвященные святителю.

– Да, они были задуманы как возможность приобщить интересующихся людей к богатому наследию святителя Филарета. Преподаватели ПСТГУ и другие специалисты, – а мы приглашали профессоров МГУ, авторитетных представителей музейного дела, известных артистов, – рассказывают в доступной форме об отдельных сторонах деятельности Московского митрополита, о людях, с ним связанных. Поднимаются и сугубо богословские вопросы, ведь святитель Филарет – преимущественно богослов.

– Что для Вас, как для историка, источник вдохновения в работе?

– Не знаю. Вдохновение – скорее в природе поэтического творчества. Для историка важен интерес. Интерес к событию, к обстоятельствам времени, к отдельным личностям и т.д. – это для меня важный двигатель в работе. Впрочем, случается и заказ. Так в 1997 году издательство «Армада» заказало мне роман о митрополите Филарете, а два года назад издательство «Паломник» — популярный очерк о русско-японской войне 1904-1905 гг. В обоих случаях я согласился, потому что уже был интерес и к личности святителя Филарета, и к славной и печальной русско-японской войне.

– Бывает, что находятся документы или свидетельства, которые полностью меняют устоявшийся взгляд на события?

– Период, которым я занимаюсь, XIX в. – начало XX в., изучен настолько детально, что принципиально новых открытий там не стоит ожидать. Например, года три назад Государственный архив Российской Федерации приобрел переписку императора Александра II и его возлюбленной княжны Долгоруковой. Безусловно, это любопытно — большой объем писем добавит некоторые новые детали в историю отношений этих людей, — но и только.

– А эмоции при исследованиях возникают?

– Да. Иногда в архивах, – Государственном архиве или Отделе рукописей Российской Государственной Библиотеки, – дают не фото документов, а подлинники. И тогда приводит в восторг и трепет сознание того, что этого листа бумаги касалась рука императора Александра Николаевича или его жены, Марии Александровны, или митрополита Филарета.

При написании романа «Корона и крест» я днями напролет просиживал в газетном зале Исторической библиотеки, листал «Московские Ведомости», сам не зная, что ищу. Вернее, мне нужны были подробности церковной московской жизни, потому что среди героев книги были Новоселов, Тихомиров, старец Варнава, о которых не много было написано тогда. И вот переворачиваю большие листы подшивок за 1906-1910 годы и – вздрагиваю и застываю: большая статья «Памяти старца Варнавы», потом еще одна. Еле удержался, чтобы не закричать от радости. Это были воспоминания французской гувернантки, обращенной старцем в Православие. Я не смог буквально использовать их в книге, но образ преподобного Варнавы Гефсиманского стал для меня яснее. Позднее отвез их настоятелю Гефсиманского скита для публикации в Житии старца, но не получилось, и я напечатал их в Филаретовском альманахе за 2012 г.

– Давайте поговорим немного о Вашей последней книге «Путь Истины» – он вышла в этом году в издательстве Московского Подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. В ней собраны очерки о людях Русской Церкви XIX и XX вв., о жизни и деятельности иерархов, простых монахов, священнослужителей и мирян того времени. Как Вы определяли для себя – о ком писать, а о ком нет?

– Отчасти на этом вопрос я ответил в предисловии: книга составилась из ранее написанных очерков и произнесенных докладов. Но Вы правы в том, что не все из написанного и произнесенного вошло в нее. Руководствовался я мыслью о читателе, потому что мы работаем всегда для людей, а не для себя. Первое побуждение – рассказывать не только о ярких личностях святителей Филарета и Тихона, о которых и так немало написано, но и о людях полузабытых, как Дурылин, или известных лишь по имени, как Муравьев.

Второе соображение – рассказать о жизни Русской Церкви, о том, что Церковь – не нечто закосневшее и обветшалое, а вечно живой организм, в котором возникают противоречия и трудности. Идет борьба, в которой и священнослужители и миряне подчас совершают ошибки, но при этом верны Богу и ищут каждый свой путь к Истине. Мне уже сейчас первые читатели задают вопросы о митрополите Антонии (Храповицком) – видно, что не случайно привлекла внимание эта яркая и неоднозначная личность.

Конечно же, о каждом из героев могут быть написаны книги, и о многих уже написаны книги и диссертации, проходят научные конференции, посвященные изучению их жизни и творческого наследия. Моя задача скромнее – привлечь внимание читателей к тому богатству, которое являет нам история Русской Церкви.

– Чем дальше при исследовании мы уходим в прошлое, тем меньше фактов и ощутимых следов остается. Можно ли сказать, что с определенного момента история перестает быть наукой и становится больше искусством выстраивать картину происходящего?

– Не могу согласиться с таким суждением. С течением времени люди уходят из жизни, но факт их жизни остается. Остаются и дела людей, материальные и нематериальные. По ним мы и представляем наше прошлое. Догадками и фантазиями руководствуются писатели, это их право. У историка есть факты, могут возникнуть предположения, но и они должны иметь обоснование.

Другое дело то, что всякое время пишет свою историю. Факты те же, но их истолкование другое.

Помимо своей хроникальности, запечатления прошлого в памяти людей, история имеет и другое назначение – воспитание людей на примерах прошлого, помощь людям в текущих событиях. Помните: нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас (Екк. 1:9-10). Я уже приводил Вам суждения митрополита Филарета о реформах…

– Вы много лет преподаете. Читая лекции перед студентами, что для Вас важнее – передать как можно больше знаний или – увлечь?

– Ваш вопрос вызывает печальное настроение. В последние десять лет понизился интерес студентов к знаниям. Конечно, в мое время мы тоже хотели получить диплом, но все же это было на втором месте, и большинство училось с интересом. Интерес есть и сейчас – у меньшинства преобладает, у большинства дополняет главное – стремление устроиться в жизни. Практицизм не плох, но важна иерархия ценностей. Тут же поясню, что сами по себе молодые люди – такие же хорошие, как и раньше, но – время изменилось, стало более жестким, и они не могут из него выпрыгнуть. Время во многом определяет цели и нормы поведения. А потому от былого идеализма молодежи и следа нет.

– И напоследок. Вы помните, как оказались на Подворье в первый раз? Расскажите об этом дне.

– Не уверен, что это интересно, но расскажу. Район Сретенки, а отчасти и Цветного бульвара, для меня родной – я здесь прожил сорок лет, ходил в школу, гулял по всем переулкам. В 1960-70-е годы территория нынешнего Подворья не представляла для меня никакого интереса: в палатах – какие-то учреждения, Троицкий храм был закрыт. В 1990-е начинается возрождение церковной жизни по всей стране и в Москве. В те годы я дописывал роман о святителе Филарете и подумывал о новой книге, главным героем которой должен был стать патриарх Тихон. Я все же не писатель, а историк, не могу все выдумывать — для работы необходимо прикоснуться к подлинному, а что могло быть более подлинным для моих героев, чем Троицкое Подворье? Посоветовался в храме Ильи Обыденного и отправился на Самотеку.

Архимандрит Лонгин, – тогдашний настоятель, – встретил меня приветливо. Конечно, я пришел не вовремя, он был занят, но ответил на мои вопросы, показал старый план Митрополичьих палат и позволил ходить там. Поначалу сразу от лестницы были выложены книги, ткани и иконы, разгороженные занавесками – так тогда располагался и так выглядел подворский магазин. Но двери, окна, лестница, крыльцо – все было, как давным-давно, так что я вполне напитался впечатлениями. Я очень благодарен владыке Лонгину, ныне митрополиту Саратовскому и Вольскому.

Беседовал Иван Коваленко

Яковлев А.И. Биографическая справка

Яковлев А.И. Идейные и духовные искания русского общества в царствование Александра I и святитель Филарет