|
В начале было
Слово
Видишь ли ты в этом
изречении все его дерзновение и силу?
Как он вещает, нисколько не колеблясь,
не ограничиваясь догадками, но все
говоря положительно? Свойство учителя
— не колебаться в том, что сам он говорит.
А если бы кто, желая наставлять других,
нуждался в человеке, который бы мог
поддерживать его самого, то по
справедливости ему следовало бы занимать
место не учителя, а учеников.
Если же скажет кто-нибудь:
почему евангелист, оставив первую
Причину, тотчас начал беседовать с нами
о второй? — то говорить о первом и втором
мы отказываемся. Божество выше числа и
последовательности времен: поэтому и
отрекаемся говорить так, но исповедуем
Отца самосущего и Сына, от Отца рожденного.
Так, скажешь ты, но
почему же (евангелист), оставив Отца,
говорит о Сыне? Потому что Отец был всеми
признаваем, хотя и не как Отец, а как
Бог, но Единородного не знали. Поэтому-то
и справедливо евангелист поспешил
тотчас, в самом начале, предложить
познание о Нем для тех, которые не ведали
Его. Впрочем, и об Отце он не умолчал в
этих же словах. Обрати внимание на
духовный смысл их. Знал он, что люди
искони и прежде всего признавали и чтили
Бога. Поэтому сперва и говорит (о бытии
Сына): в начале, а потом далее называет
Его и Богом, но не так, как Платон, который
одного называл умом, а другого душою.
Это чуждо божественного и бессмертного
естества. Оно не имеет ничего общего с
нами, но весьма далеко от общения с
тварью — разумею по существу, а не по
действиям. Поэтому-то евангелист и
называл Его Словом.
Имея намерение вразумить
(людей), что это Слово есть Единородный
Сын Божий, евангелист, чтобы кто-нибудь
не предположил здесь страстного рождения,
предварительно наименованием Сына
Словом уничтожает всякое злое подозрение,
показывая и то, что Он есть от Отца Сын,
и то, что Он (рожден) бесстрастно. Видишь
ли, как я сказал, что в словах о Сыне он
не умолчал и об Отце? [8–1–2–3, 4]
из календаря "Год со святителем Иоанном Златоустом"
|
