|
Иоанн Златоуст:
О посте
и целомудрии
Мы имеем кроткого и
милостивого Владыку, Который не требует
от нас ничего сверх силы. Ведь Он требует
от нас не просто лишь воздержания от
яств и поста и не для того, чтобы мы
оставались только без пищи, а для того,
чтобы мы, удаляясь от мирских занятий,
весь досуг употребляли на духовные.
Если бы мы с трезвящейся душой вели свою
жизнь, обнаруживали все усердие к делам
духовным, принимали пищу для того лишь,
чтобы удовлетворить необходимой
потребности, и проводили всю жизнь в
благих делах, то для нас не было бы нужды
и в помощи поста. Но так как природа
человеческая беспечна и склонна более
предаваться удовольствию и распущенности,
то человеколюбец Господь, как нежно
любящий Отец, изобрел для нас врачевство
поста, чтобы истребить в нас и соблазны
удовольствия, и заставить нас переносить
заботу о мирских делах на делание
духовное…
Приучимся же вкушать
пищу в той лишь мере, в какой нужно для
поддержания жизни, а не переполнять и
отягощать себя яствами. Не для того
явились мы на свет и живем, чтобы есть
и пить, а для того едим, чтобы жить; не
жизнь ради пищи, а пища ради жизни создана
была изначала. <...>
Итак, отвергнув все
излишнее для природы, будем довольствоваться
одним только необходимым. Что может
быть святее той трапезы, где изгнаны
пьянство, объедение и всякое излишество,
а вместо того введено некое чудное
соревнование в охранении законов Божиих,
где муж наблюдает за женой, чтобы она
не впала в бездну клятвопреступления,
а жена оберегает мужа и преступнику
угрожает тягчайшим наказанием; где
господин не стыдится ни принимать
обличение от рабов, ни сам исправлять
своих слуг? Не погрешит тот, кто назовет
такой дом церковью. Где господствует
такое воздержание... там очевидно изгнана
всякая злая сила демонов, и в прекрасном
соревновании рабов присутствует Христос.[12–2–4]
***
Часто волны страстей,
превосходящие своей свирепостью морские
волны, нападают на нашу душу и производят
в ней большое смущение. Человек беспечный
и нерадивый, когда начинается буря,
тотчас же приходит в смущение и смятение
и смотрит со страхом, как душа терпит
крушение и потопляется страстями;
напротив, сильный и мужественный человек,
поставив, как бы кормчего у руля, разум
над страстями, не перестает принимать
все меры, пока не направит ладью в тихую
пристань любомудрия. Не будем же
расслаблять свою крепость и разрушать
свои силы беседами с женщинами, потому
что отсюда происходит невыразимо великое
зло для душ наших. А что (сказать), если
мы даже и не чувствуем этого, опьяняемые
пристрастием? Это-то и ужаснее всего,
что мы даже и не сознаем, как расслабеваем
и делаемся мягче всякого воска. Как если
кто, поймав гордого и грозного льва,
отрежет у него гриву, вырвет зубы и
острижет когти, делает презренным,
смешным и даже для детей одолимым того,
кто был страшен, неприступен и все
потрясал одним рычанием,— так точно и
женщины, кого привлекут к себе, всех
делают удобоуловимыми для диавола,
изнеженными, раздражительными,
бесстыдными, безрассудными, гневливыми,
дерзкими, непристойными, неблагородными,
жестокими, раболепными, подлыми, наглыми,
болтливыми и вообще все женские дурные
нравы передают и внедряют в их душу.
Невозможно, чтобы
живущий так сочувственно с женщинами
и питающийся беседами с ними не был
сплетником, болтуном и легкомысленным,
станет ли он говорить о чем-нибудь, все
он будет говорить насчет пряжи и тканей,
потому что язык его заражен свойством
женских речей; станет ли делать что-нибудь,
сделает с великим раболепством, потому
что он далеко уклонился от свойственной
христианам свободы и стал не способен
ни на какое великое дело. Итак, если ты
воочию хочешь доказать нам, что ты не
находишь удовольствия говорить срамные
речи, то не дозволяй себе и слушать их.[12–2–4]
из календаря "Год со святителем Иоанном Златоустом"
|
