О литургической
молитве
Литургия строится таким
образом, чтобы воспроизводить в нашем
сознании возможно полнее дело Христа
на Земле (Ин. 17, 4). Чрез постоянное
повторение сего акта всеобъемлющий
смысл его становится все более и более
нашим личным созерцанием, нашим
мировидением. Картина сия чрезвычайно
богата и в сущности никогда неисчерпаемая,
вечно новая и живая. В коротком по времени
священнодействии вмещается воспоминание
(Лк. 22, 19) о событиях, потребовавших ряда
тысячелетий, неисчислимого количества
людей, сынов и дщерей Адама. От сотворения
мира и явления человека, от момента
падения Адама, потрясшего космическое
бытие, до пришествия на землю Бога
Спасителя; от Его возгласа: Совершилось!
(Ин. 19, 30) — того мига, в который Он вкусил
смерть по воспринятому Им человечеству
и в который началось восстановление
сотворенного Богом,— все сие сливается
в единое созерцание и молитву...
Литургия есть действие
Самого Бога; она всецело принадлежит
плану вечности. В ней проявляется любовь
Отца, и Сына, и Святого Духа в ее, любви,
сострадании к погибавшим грешникам.
Любовь Божия — жертвенная. Сею Жертвою
удержано человечество от исчезновения
(Быт. 2, 17). Животворящей силой ее сохраняется
жизнь мира. Любовь Божия отдает Свою
жизнь возлюбленным сынам человеческим:
...так возлюбил Бог мир, что отдал Сына
Своего Единородного, дабы всякий верующий
в Него, не погиб, но имел жизнь вечную
(Ин. 3, 16; 1 Ин. 4, 9–10). Вечный характер
литургии выражается еще и в том, что
Господь до Своей смерти на Кресте, на
Тайной Вечере, преподал апостолам Свое
Тело и Кровь. В историческом плане
нарушена последовательность. Сохранена
она в предвечном Троичном Совете, где
все соединено в едином акте, непротяженном,
но всеобъемлющем. Сначала все совершилось
в Божественном замысле о сотворении
мира. Тогда уже Христос определился как
Непорочная Жертва. Не раз говорил Он
апостолам, что Ему предстоит суд и смерть
и затем воскресение...
…Чем теснее к стопам
Христа приблизится христианин, тем
меньше спутников обнаружит он вокруг
себя. Имея в себе мысль о полном одиночестве
Христа, не должны ли мы быть готовыми к
нашей смерти тоже в одиночестве? Если
бы нам, по любви к Нему, пришлось умирать
без свидетелей от рук мучителей в
застенках тюрем, то Он не оставит нас
одинокими, но разделит с нами могущий
выпасть на нашу долю подвиг, ибо, как
Сам Он претерпел, быв искушен, то может
и искушаемым помочь (Евр. 2, 18).
Литургический акт, при
внимательном отношении и к его основной
идее, и к его составным частям, воспитывает
в нас способность пребывать в атмосфере
Христа. Господь увлекает нас духом
обнимать весь мир, где миллионы людей
в каждый данный момент или сокрушены
ударами жестокой судьбы, или лежат у
дверей смерти и стонами своими призывают
помощь свыше. В меру нашего личного
опыта всякого рода страданий мы можем
погружаться в безбрежное море людских
терзаний и чрез молитву разделять с
ними их ужасы, а ино-гда и радости.
Возможно, что в какой-то момент мы
настолько включимся в неизбывные муки
всего человечества, что ни тело, ни
психика, ни мысль не будут в состоянии
следовать за плененным молитвою духом,
предстоящим Богу в невыраженных словом
воздыханиях (Рим. 8, 26–27). Такая молитва
есть дар Духа Святого, а не человече-
ских усилий: она доводит
до грани смерти и вместе оживотворяет;
она ведет нас в Гефсиманию и даже на
Голгофу и в то же время дает предвосхитить
воскресение. В этой молитве мы познаем
Христа, нисходящего во ад Своей безмерной
любви, победительницы смерти.
Спасение миру сообщается
чрез литургическое священнодействие,
особенно тем, что жаждут воспринять
благословение Отца Небесного. Нет ничего
равного, ни подобного делу Христа в
путях избавления человечества. И те,
которым вверено служение установленной
Господом литургии, содействуют братьям
своим в шествии к бессмертию…
...Ныне становится
невозможным для иерея, приносящего
Бескровную Жертву, пребывать в пределах
лишь местных душ, забывая все прочее
человечество, судорожно бьющееся в
адских тисках взаимной ненависти и
всякого рода насилия. Как бы ни была
чревата наша современность апокалиптическими
катастрофами для грядущего, молитва
христианина не должна слабеть от
кажущейся безнадежно-
сти, но возрастать в
своей интенсивности: мы брошены в первые
ряды великой духовной битвы…
Душа священника неизбежно
множество раз дойдет до изнеможения от
видения всякого рода страданий, с одной
стороны, и неправд и насилия — с другой.
Именно сии безобразия и кажущиеся
бессмысленными едва ли не все действия
людей являются показателем падения
нашего мира. Упорным подвигом мы должны
удержать неумаленным наше вдохновение
на литургическую молитву за все
человечество. Все страсти и гадости
греха, в нас ли самих, в других ли вне
нас, и составляют повседневное содержание
сей универсальной молитвы. Долг священника
— неизменное повторение во времени
Божественного Акта искупления мира во
исполнение заповеди Христа: ...сие творите
в Мое воспоминание (Мф. 22, 19)...
Литургия в своей вечной
духовной реальности есть жертва за
грехи человечества. Вот почему мы,
встречаясь со вседавящей массой греха
в нас ли самих, вне ли нас, не перестаем
пребывать внутри литургического акта.
При таком сознании о священстве вся
наша жизнь является служением спасению
мира. В этом сущность Божиего нам дара:
царственного священства.
Быть носителем благодати
царского священия (1 Пет. 2, 9) возможно и
не имея священнического сана. Внутренняя
сущность сего священства в том, чтобы
молиться о всем мире, следуя примеру
(Ин. 13, 15) Самого Господа. Для нас, человеков,
последняя, доступная нам мера — молиться
за всего Адама, как за самого себя.
Архимандрит
Софроний (Сахаров)
|
