|
Рассказ
архимандрита Кронида о лютой мысленной
брани, которую ему пришлось пережить
“Однажды
вечером во время стояния в церкви Зосимы
и Савватия за всенощной, — рассказывал
о себе архимандрит Кронид, — вдруг
неожиданно, как молния, пронеслась в
моей голове страшная, ужасная мысль
неверия, сомнения и богохульства. Это
совершилось так мгновенно и внезапно,
что, подобно молнии, обожгло меня адским
огнем. Затем помыслы этого рода полились
сплошной рекой в моем сознании. Я онемел
от страха и ужаса. В моей душе совершалось
что-то неописуемое и непостижимое,
ужасное и страшное. По приходе из храма
в келию помыслы не оставляли меня.
Воистину эти страдания были не земные,
а скорее адские. Я лишился пищи и сна.
После этого проходят дни, недели, месяц,
проходит год, два, три, четыре, а адские
мысли непроизвольно текут и продолжают
преследовать меня. Я не находил себе
нигде места успокоения от тоски и печали
и даже в отчаянии, грешный, просил себе
у Господа смерти. Эта мысленная брань
была неописуемо тяжка.
Представьте себе
состояние боримого, когда два мира
внутри него: один мир светлый — веры и
надежды на Бога и пламенного желания
спасения, а другой — мир темный, внушающий
одни только пагубные и богохульные
мысли и неверие. Нестерпимая брань
особенно посещала меня во время совершения
Божественной литургии. Предстоя престолу
Божию перед Святейшим Святых и низводя
молитвой действие Святого Духа,
пресуществителя Святых Даров, меня в
этот же самый момент продолжали мысленно
насиловать скверные помыслы неверия и
сомнения. Оттого моим покаянным слезам
не было предела. Даже иеродиакон Ионафан,
сослуживший мне, видя меня столь горько
плачущим, приписал мне повреждение в
уме. Но он, конечно, так думал по своему
неведению. Он не знал, что совершается
в глубине моей души.
Единственным моим
утешением и радостью было в свободные
минуты раскрывать книгу “Жития святых”
и там читать о Нифонте, Кипрском
чудотворце, который сам страдал подобными
помыслами в течение четырех лет. Пагубные
мысли нападали на меня с новой силой
под великие и двунадесятые праздники.
Под влиянием этого мои нервы были
расстроены, мысли уныния и отчаяния
преследовали меня всюду. Теряя
самообладание, я принужден был прятать
от самого себя ножи, вилки, бечевки и
всякие другие вещи и орудия, содействующие
самоубийству. Недостает у меня слов
описать все и слез оплакать ужасы и
страдания, вынесенные мной. Были моменты,
когда я ночью, бессильный овладеть
собой, выскакивал из келии, шел к собору,
бегал вокруг него, плакал навзрыд и не
мог дождаться минуты, пока отопрут
собор, и я смогу у раки Преподобного
Сергия выплакать свою скорбь и невыносимые
тяготы. Вспоминаю я теперь слова
подвижников: “Ищи себе старца и
руководителя не столько святого, сколько
опытного в духовной жизни.” И этот совет
мне пришлось испытать прежде всего на
самом себе. Когда в своих великих
страданиях я обратился к одному духовному
ученому лицу и поведал ему свою мысленную
скорбь, он выслушал меня и сказал: “Что
ты, Господь с тобой, да разве можно
допускать такие мысли?” Вышел я от него
непонятый им, ни жив, ни мертв от
безысходной печали. Всю ночь не спал.
Утром, едва переставляя ноги, я, по своей
обязанности, отправился в живописный
класс, а по пути зашел к заведующему
живописной мастерской иеромонаху отцу
Михею. Он, увидев меня расстроенным, с
удивлением воскликнул: “Отец Кронид!
Что с тобой? Тебя узнать невозможно!
Лицо какое-то особенно страдальческое,
исполнено печали, что невольно выдает
твои душевные муки. Говори, что с тобой?”
Тогда я ему поведал о всех своих внутренних
скорбях и мыслях.
Он со слезами на глазах
выслушал меня и с особым чувством
сострадания и христианской любви, как
бы сам переживая со мной мои муки, сказал
мне: “Успокойся, отец Кронид. Это великая
брань, наносимая врагом, бывает со
многими людьми. И мы с тобой не первые.
Многие, очень многие страждут ею. Я и
сам страдал этой бранью семь лет и дошел
до такого состояния, что однажды, придя
в Успенский собор к вечерне, от мыслей
неверия и богохульства даже не смог там
оставаться. Выбежав из храма, я направился
в келию своего духовного отца, иеромонаха
Авраамия, при этом весь дрожал и сказать
ничего не мог. Старец несколько раз
спрашивал меня: “Что с тобой, что с
тобой, скажи мне?” После обильных слез
я только смог вымолвить: “Батюшка, я
погибаю!” Тогда старец мне говорит: “Ты
ведь не услаждаешься этими мыслями и
не соизволяешь на них? Что же ты так
нестерпимо тревожишься? Успокойся!
Господь видит твои душевные мучения, и
Он тебе во всем поможет.” Потом прочитал
надо мной разрешительную молитву,
благословил и отпустил меня с миром, и
с того дня при помощи Божией помыслы
эти совершенно исчезли. А иногда они
изредка появляются, но я не придаю им
значения, они исчезают, и я быстро
успокаиваюсь. Слова отца Михея, как
драгоценный бальзам, пролились на мою
душу, и я с того времени получил
значительное ослабление мысленной
брани.” (Троицкие листки с луга духовного.
С. 40).
***
Старец, ежегодно
посещая авву Антония, ничего его не
спрашивал; для него достаточно было
посмотреть на великого авву
Трое из отцов
имели обыкновение каждый год ходить к
блаженному авве Антонию. И двое из них
спрашивали его о помыслах и о спасении
души, а один всегда молчал, ни о чем не
спрашивал. После того, как прошло много
времени, авва Антоний говорит ему: “Вот
столько времени приходишь ты сюда и
никогда ни о чем не спрашивал меня.”
Тот ответил: “Достаточно для меня только
смотреть на тебя, отче.” (Древний патерик.
1914. С. 52. № 2).
***
Старец
Иоанн имел особый дар утешения; несколькими
словами он мог исполнить весельем
скорбящего
Жил в тех
местах святой муж по имени Иоанн, полный
благодати Божией. Он обладал таким
чудным даром утешения, что, какой бы
скорбью, каким бы горем ни была подавлена
душа, от немногих сказанных им слов она
вместо тоски исполнялась бодростью и
весельем. (Руфин. Жизнь пустынных отцов.
С. 113).
***
Инок
Троице-Сергиевой Лавры отец Исаакий
(+1903 г.) был утешен видением во время
литургии чудесного света и Плащаницы
“Изнемогая
под тяжестью душевной брани, я, —
повествует монах Троице-Сергиевой Лавры
Исаакий, — не находил себе покоя. Однажды
я, недостойный, осмелился в молитве
просить у Господа для успокоения грешной
своей души небесное знамение, какое Ему
будет угодно ниспослать. Наступил Третий
Спас, 16 августа. Я, недостойный, пришел
к поздней литургии в Успенский собор
Лавры и встал на свое обычное место.
Вдруг сердце мое наполнилось каким-то
неописуемым чувством приятности, мира
и покоя. Началось чтение часов. В это
время вижу: главный купол собора начал
наполняться какой-то светоносной росой
и благоуханием. В начале литургии свет
усилился. При чтении же Апостола он в
куполе заблистал еще ярче, а при чтении
Святого Евангелия весь собор наполнился
солнцевидным светом. При пении Херувимской
песни и отвержении Царских врат в них
появилась чудная святая Плащаница, на
которой Плоть Христа Спасителя была,
как живая, и столь прекрасна, что смотрел
бы на нее и никогда бы не насмотрелся.
Душа моя тогда преисполнилась небесной
радостью. В эти мгновения я забыл о себе,
не давая отчета, где я. Плащаница была
видна в Царских вратах до последнего
появления Святых Даров. Со словами
предстоятеля “Всегда, ныне и присно и
во веки веков” Плащаница вошла в алтарь.
На этом мое видение кончилось. От
созерцания света Христова я забыл обо
всем земном и несколько дней был в
великой радости.” (Троицкие листки с
луга духовного. С. 27).
|
