«Я всегда пела с мыслью о Боге»

Нина Николаевна Терентьева известна в Росси и за рубежом как оперная певица с уникальным тембром голоса, одна из самых выдающихся меццо-сопрано на мировой оперной сцене. Народная артистка России, солистка Большого театра, исполнительница более 30 блестящих партий, среди которых: Марфа («Хованщина»), Марина Мнишек («Борис Годунов»), Полина («Пиковая дама»), Весна («Снегурочка»), Любаша («Царская невеста»), Любава («Садко»), Амнерис («Аида»), Эболи («Дон Карлос»), Азучена («Трубадур»), Ульрика («Бал-маскарад») и др. Много и успешно гастролировала за рубежом, неоднократно принимала участие в постановках театров Метрополитен Опера, Ла Скала и других. Можно долго перечислять ее титулы и достижения.… Но мы знаем ее еще и как прихожанку Московского Подворья Троице-Сергиевой Лавры, глубоко верующего человека. Об этой стороне ее жизни, известной не всем поклонникам ее таланта, а также о творчестве, искусстве, вере, мы беседуем с Ниной Николаевной.

– Нина Николаевна, такие понятия, как вера и искусство, не всегда легко и гладко сочетаются в сознании людей. Получается ли у Вас органично соединить их в своей жизни? Как Ваша вера выражается, реализуется в Вашей работе?

– Когда человек православный, это всегда видно на сцене. У нас есть несколько человек глубоко верующих – они по-другому все преподносят. У православных есть какой-то стержень, глубина. Нечто такое, чего люди могут и не понимать, но это их очень трогает. Мы же пропускаем все через душу, ум и сердце. И я чувствую, что это очень действует на зрителя. Например, когда я пела Любашу в «Царской невесте», пела о ее трагической судьбе, в зале все плакали. Потому что я пропускаю все через любовь. А это и есть пение для Бога.

Каждого своего персонажа, каждую свою героиню я люблю, нахожу в ней что-то, за что ее можно полюбить. Вот, казалось бы, Далила – подвела Самсона под смерть, обманула его! Но она боролась за свою Родину, защищала какой-то высший для нее идеал. Каждый верующий исполнитель пытается проникнуть, понять человека, образ которого он воплощает на сцене, душу которого он должен открыть. А вера в Бога объясняет многие поступки, страсти. Единственный персонаж, в котором я не нашла ничего положительного – это Кармен. Это роль, которую я всегда отказывалась петь. Пела немного в Большом театре, когда была постановка, но потом всегда отказывалась от этой роли.

Как-то мы разговаривали с одним итальянским дирижером, который работал с такими звездами как Мария Каллас, Тената Тебальди, Марио дель Монако. Аристократ, очень много повидавший, много слышавший, уже немолодой человек. И он говорит: «Нина, в Вас есть что-то такое, чего ни у кого нет». А я отвечаю: «Да, это православие».

– А в чем, по-вашему, эта необыкновенность, которую дает православие? Вы ведь и сами много гастролировали за рубежом, общались со многими талантливыми людьми других культур и религий. Таланты ведь есть везде…

– На западе главное – это расчет. Душа? А сколько это стоит? А мы все-таки старались выбирать то, что не повредит душе, многие исполнители отказывались от постановок, где надо было раздеваться или какие-то мерзости изображать. А ведь многие талантливые люди ради денег соглашаются на любые «эксперименты». На Западе это не считается ничем особенным, это нормально. В первую очередь – «сколько мне за это заплатят?»

Безусловно, я тоже зарабатывала деньги на гастролях. Но Кармен я все-таки не пела. А после спектакля «Бал-маскарад», где я пою колдунью, всегда исповедовалась. И Шаляпин после Мефистофеля исповедовался.

– Говорят, что каждый человек может послужить Богу на том месте, на которое он поставлен. Чувствуете ли Вы, что своим даром служите Богу?

– Мне говорили, что моя профессия – это не Божье дело, а скоморошничанье, развлечение людей. А я не могла согласиться, ведь не скоморошничаю, а заставляю их плакать, сострадать. И, чтобы разрешить этот вопрос, я поехала в Лавру, там был тогда батюшка о. Илья. Я ему все рассказала и задала мучавший меня вопрос. А он спрашивает: «А что там, в опере, раздеваются, пляшут?» – «Да нет, там исторические сюжеты. Конечно, страсти, любовь, измена, человеческие переживания. Но это исторические события. Это классическая музыка». И он говорит: «Ну, классическая музыка от Бога. Бог зачем-то тебе талант дал. Пой!»

– У Вас ведь был также и опыт пения в храме? Какие впечатления он оставил?

– Да, это было на Московском Подворье Троице-Сергиевой Лавры. Его настоятелем тогда был игумен Лонгин, ныне митрополит Саратовский и Вольский. По его просьбе я несколько раз пела на великие церковные праздники вместе с замечательным хором Подворья под руководством регента Владимира Александровича Горбика. И волновалась я при этом гораздо больше, чем когда пела в Метрополитен Опера! Ведь здесь поешь перед Богом, Он совсем рядышком, здесь я пела у Него в доме. И Он меня поддерживал. Получалось красиво. Это очень волнительно, но и большая радость.

Я всегда пела с мыслью о Боге. Помню, как я пела Амнерис в опере Дж. Верди «Аида» в Италии на Арене ди Верона – всемирно известной концертной площадке под открытым небом в античном римском амфитеатре, построенном около двух тысяч лет назад. Это было очень яркое ощущение: луна, звезды, небо такое красивое, и я буквально пою на небо! Пою Богу. И так спокойно становится, и уверенность, что я не одна, что мне помогут.

– Если классическая музыка от Бога, то что Вы скажете о современном искусстве?

– Культура сейчас осатанела. Делается все, чтобы ее унизить, исказить замысел композитора и извратить смысл произведения. Сейчас как в нашей стане, так и за рубежом наравне со зрителями страдают и артисты драматических и оперных театров. Страдают от извращенцев режиссеров-постановщиков, работающих в тандеме с директорами театров, целенаправленно уничтожающих высокую культуру, делая из ее низкопробный, пошлый, одноразовый продукт, который наносит огромный вред душе человека. И в театр драматический я уже не пойду, разве что в Малый, где Соломин еще держит классику.

– Как же сегодняшним молодым талантам найти и сохранить внутренний стержень, удержаться от «мерзостей», о которых Вы говорили?

– Очень трудно. Они в полном душевном смятении. Сейчас сохранить душу молодежи гораздо труднее. Пожалуй, времена пострашнее, чем были после революции. Тогда хотя бы было ясно и понятно – этот человек разрушает церкви, а этот служит Богу. А сейчас Церкви не взрывают, но пытаются уничтожить ее изнутри, порочат ее. А мы доверчивые, легковерные.

Сейчас самое главное – это семья. Как мы общаемся с детьми? Поел, поспал, сделал уроки.… А с детьми надо разговаривать, читать, рассказывать о Боге. Тогда их труднее будет сбить с пути. Надо, чтобы они еще в детстве очень полюбили Бога. Но и не переборщить с Церковью, не таскать насильно, подходить ко всему с головой. Надо, чтобы вера была радостной.

Я считаю, что многое зависит еще и от рода, насколько в роду были люди, близкие к Богу. Если это первое поколение, если нет корня, то очень трудно. В моей семьей были очень богомольные предки, и это очень важно. Моя двоюродная бабушка была монахиня – ушла в 14 лет в монастырь. По папиной линии в роду был священник. Моя родная сестра – монахиня на Пюхтицком подворье.

Конечно, Богу все возможно. Он может и из камня сделать детей Авраама. Но если в роду есть богомольцы, они же молятся за нас и на том свете. Тогда уже трудно уйти с этой дороги. Мне кажется, имеет значение, насколько глубоко человек воспринимает Бога. «Вышел сеятель сеять…» - помните притчу? Упало при дороге и не взошло... Есть души, как бы закрытые слоем панциря. Им труднее удержаться на правильном пути.

Сама я не была воспитана в вере. Мы соблюдали какие-то традиции, красили яйца на Пасху, но никогда не были в Церкви, не молились. Однако в 11 лет со мною произошел такой случай. Была Пасха, и в моей душе вдруг что-то такое поселилось, я почувствовала, что ужасно хочу в церковь, просто умираю! Я собралась и побежала. До сих пор помню это чувство, что я как будто летела над землей – так мне туда хотелось. Пришла, отстояла службу, ничего не понимала, конечно. После службы бабушки стали давать мне пасхальные яички. Помню, на обратном пути о камень разобью и ем эти яички…

Потом, со временем, уже сестра, с помощью Божией, постепенно нас всех привела к вере. Но такого, как тогда, в 11 лет, больше со мной не было. Этого ощущения, когда ничего больше не нужно, когда ничего больше не видишь и не слышишь! Когда Бог хочет призвать к Себе, этому сопротивляться невозможно.

Беседовала Светлана Ладошкина