О вере в медицине и о вере в медицину. Интервью с хирургом Александром Гудковым

Работа хирурга – оказывать людям помощь. А где искать помощи самому хирургу? Насколько для врача важна вера в единого «Врача душ и телес»? Что сегодня происходит в нашей медицине? Мы беседуем с заведующим хирургическим отделением городской клинической больницы № 81, врачом высшей категории Александром Николаевичем Гудковым.

– Александр Николаевич, Вы рассказывали в одном из интервью, что не всегда были верующим человеком, а пришли в Церковь в начале девяностых годов. Что изменилось в Вашей жизни после этого?

– Это был переворотный момент, жизнь изменилась в корне. Многое стало понятно, объяснимо. Стало ясно, что в самую трудную, тяжелую минуту есть куда обратиться. Когда уже сил нет что-то пережить, мы всегда знаем, куда пойти, где взять совет, после которого станет значительно легче и проще. И это самое главное. Без этого жить невозможно.

Потому я и пришел к вере, что в определенный период произошло какое-то опустошение. Я и мои друзья были участниками некоторых событий девяностых годов. А времена были серьезные, и перемены в стране очень сильно нами переживались. После многих событий, в которых мы тогда участвовали, осталось ощущение, что надеяться-то особо не на кого: ни на партийных лидеров, ни на кого-то еще. Гибли люди, происходили очень тяжелые события – по сути, в Москве, среди мирных жителей, была война. И я все это видел своими глазами. Не оставалось никакой опоры, никакой силы. Был такой период, что либо должна была прийти помощь, либо что-то должно было оборваться. К счастью, получилось так, что я оказался в Церкви, и все это не случайно.

Хотя, со стороны это и может показаться случайностью. Благодаря своему другу я попал на Московское Подворье Троице-Сергиевой Лавры, которое в то время только начинало восстанавливаться. Друг долго уговаривал меня прийти, помочь, а я все не воспринимал это всерьез. Но однажды все-таки согласился, пришел, и сразу окунулся в совершенно другой мир. Это было что-то абсолютно новое и удивительное. Я увидел других людей, здесь было совсем иное общение. Так и остался. Постепенно, по крупице собирал какие-то знания, стал много читать.Перестал читать то, что было интересно раньше: все не успеть, а тут открылся такой источник…

– Делились своими открытиями и с другими людьми?

– Со временем я даже уже и своих друзей привел сюда. Например, моего друга, хирурга, который работает со мной в отделении. Он стал прихожанином Подворья, поработал здесь и охранником.

А еще один хирург – африканец - впоследствии стал моим крестником. Родом он из Туниса, наполовину француз, закончил наш российский институт, чисто говорит по-русски. Сам чернокожий, но всем говорит, что он русский!

– Вы ведь также стали крестным отцом своего пациента?

– Да, такая история была. Я «случайно» дежурил в тот день. Точнее, в ту ночь – это было уже глубокой ночью. Пациент был в крайне тяжелом состоянии, в реанимации, и я знал, что к утру он уже вряд ли будет живой. Как-то мы разговаривали, он узнал, что я близок к Церкви…. И вдруг он вызывает меня и говорит: «Мне нужен сейчас священник, я хочу покреститься». Где я найду священника ночью? И что мне скажут родственники? По национальности он был еврей. Говорит: «Это мое решение». А человек он был сильный духом, бывший вертолетчик. Я вышел и думаю: он мне одному об этом сказал, я знаю, что утром его уже не станет. И как мне потом с этим жить? Звоню его жене, а она: «Какое счастье! Вы можете нам помочь?» Среди ночи я позвонил батюшке на Московское Подворье Троице-Сергиевой Лавры, он дал священника, мой друг его привез. И прямо в реанимации совершили таинство. Утром этот смертельно больной человек остается жив и вскоре поправляется. После этого он еще перенес много операций. Так у меня появился еще один крестник, лет на 40 старше меня.

– Верующему человеку очевидно, что в медицине вера особенно важна. Но с другой стороны, есть ведь и хорошие неверующие врачи. Они могут и, не имея веры, быть отличными специалистами. Насколько, по-вашему, необходима вера для врача?

– Это обязательно. Без веры работать можно, но это неправильно. Врач должен быть верующий, чтобы правильно объяснять людям, что такое болезнь, как с ней бороться. Чтобы такому врачу и пациенты доверяли. И первые врачи были святыми, бессребрениками. Это говорит о многом.

Каждая операция, конечно, с молитвой идет. Что успеешь – иногда побольше, иногда на бегу, по пути в операционную. Где-то успеешь перекреститься сам, где-то больного перекрестишь. Как без веры? Тут же так нужна помощь.

Хотелось бы конечно, чтобы и пациенты были верующие. Это было бы полное сочетание. Но хотя бы врачи! Большинство людей, к сожалению, лечатся совершенно без окормления. Только единицы просят меня как начальника отделения пригласить батюшку. Как же можно? Нужно! Но таких единицы.

Сейчас, слава Богу, в медицинских учреждениях стали появляться часовни, но этого мало. Они не работают круглосуточно, не всегда есть возможность позвать священника. А в хирургии это особенно важно.

– Вам приходится часто иметь дело со страданиями людей, смертью. По-человечески и по-христиански этому невозможно не сопереживать. Но каких же душевных сил на это хватит! Неслучайно говорят о профессиональном цинизме врачей…. Как Вам удается справляться с такими сложными ситуациями?

– Очень важно, чтобы можно было с кем-то посоветоваться. Мы же хирурги, у нас много людей умирает. И каждый такой случай для тебя – это горе, и ты часто чувствуешь свою вину. Я несколько раз приходил на исповедь и говорил конкретно, что я, получается, виноват в убийстве человека. Батюшка на это говорил: «Ведь ты это сделал не специально?» Ну, конечно, нет! Я сделал то, что мог, но, наверное, неправильно. Таких моментов очень много. Когда больной поправляется – это радость, праздник на душе. Но случаи бывают разные, и по каждому случаю нужен духовный совет.

Иногда складывается впечатление, что врач решает человеческую судьбу, что от твоей ошибки, от какого-то решения очень многое зависит, большая ответственность. Особенно в хирургии. Здесь все очень быстро, ошибки сразу видны. И иногда кажется, что только от тебя зависит, выживет ли человек или нет. Так ли это или не так? Или только Бог решает судьбу, и от твоего конкретного решения жизнь и смерть не зависят? Но ведь ты один перед больным решаешь, как поступить в той или иной ситуации. Для меня это еще до конца не решенный вопрос.

– Как же трудно, наверное, постоянно нести на себе такую ответственность за жизнь человека!

– Я тоже думал в свое время, что хирург – это самая сложная профессия. Как-то пришел к батюшке: «Мне так тяжело, у меня люди умирают, осложнения…». А батюшка так спокойно: «У священника работа тяжелее». И я, подумав, согласился с ним. Мы излечиваем тело. Душу-то лечить значительно сложнее и ответственность гораздо больше! Так что я вовсе не на самой сложной работе нахожусь.

– Вы совмещаете хирургическую практику с руководящей работой. Как Вам дается такое совмещение?

– Когда я видел изнутри монастырскую жизнь на Московском Подворье Троице-Сергиевой Лавры, меня всегда поражало, как там все отлажено, какой порядок. Сейчас, когда у меня тоже руководящая должность, меня это особенно удивляет. Достигнуть такого порядка в обычном, светском коллективе очень сложно. Конечно, можно создать очень жесткую атмосферу, но это уже какой-то терроризм. Где-то порядок построен на денежных отношениях – за любую провинность лишают средств, где-то выгоняют. А я работаю на государственной работе, здесь этого нельзя. Заставить жестко можно, конечно, но возникают конфликтные ситуации. А в монастыре все построено на других основах. Там строгость, основанная на любви. И выходя за монастырские стены, я уже нигде не находил такой порядок. Для меня это образец.

– Сейчас в нашей медицине, очевидно, не лучший период. Доверие к врачам в целом сильно подорвано, часто люди ищут решения в самых разных источниках (нетрадиционная медицина, интернет и т.д.), но не в официальной медицине. Что Вы думаете об этой ситуации?

–Происходящее воспринимаю с грустью. Я, конечно, могу ошибаться, но такое впечатление, что нашу медицину в ближайшее время хотят так «засушить», чтобы человек, придя в учреждение с какой-то болезнью, мог получать от этого учреждения только то, что написано на бумаге по этой болезни.

Мы уже давно стремимся к медицине западной. А там все основано на шаблоне, на алгоритме. И у нас сейчас есть такое стремление к шаблону. Разрабатывается такая система, за пределы которой выходить будет очень сложно – будет учитываться только болезнь и стандарт, но не человек. Пришел, например, Иванов с диагнозом «бронхит». И нужно будет всего лишь взять бумажку, штамп, где написано «бронхит» и назначить лечение по штампу. Такая-то таблетка, такой-то анализ, не больше и не меньше. И никакого дополнительного обследования, ничего «лишнего». А если человек пожилой, у него есть другие болезни или особые условия жизни, нужно проследить динамику – все это уже будет невозможно. Все, что выходит за эти рамки алгоритма, будет дополнительно оплачиваться пациентами. Может быть, я ошибаюсь, но, к сожалению, такие опасения есть.

Наверное, нужны какие-то попытки усовершенствования и преобразования. И может быть, такая система в чем-то и полезна. Но так резко переходить к этому опасно. Теряется связь между врачом и больным человеком, теряется какое-то доброе начало. Одна и та же болезнь даже в одном возрасте всегда протекает у каждого по-разному. Человек должен придти к врачу, побеседовать, рассказать о том, как он живет, где, какие у него привычки, чем болел раньше, и врач, уже оценивая все это вместе взятое, а не только название болезни, назначает лечение. Это же человек! Он многообразен, индивидуален. Как можно стандартом шлепнуть печать! Очень важно, чтобы было духовное начало.

– Сегодня многих смущает еще и коммерциализация в медицине…

– Конечно, это дело очень плохое и гиблое. Когда я слышу, что какому-то ребенку нужно лечение, срочная операция, и для этого собирают средства на счет, я этого не понимаю. Если маленькому ребенку требуется лечение, то какие могут быть деньги?

– Вы имеете в виду, что лечить должны бесплатно?

– Конечно, это всегда делалось бесплатно.

– Но часто лечение возможно только за рубежом, поэтому оно особенно дорогостоящее.

– Почему? У нас все есть, есть любые методы. И онкологические, и неонкологические. У нас есть все, просто мы привыкли считать, что у нас все плохо. А те, кто был на западе, часто возвращаются к нам и понимают, что там ни один шаг без копейки не делается. И у нас все идет к этому. А ведь медицина у нас пока еще бесплатная. И когда родители вынуждены собирать средства на лечение ребенка, или когда пенсионеры должны платить за свое лечение, я не могу этого понять. Ведь выделяет государство деньги на какие-то спортивные команды. А для ребенка нужно самим собирать огромную сумму…

Православие учит смирению, но у меня его до сих пор нет. Многое не нравится и хочется исправить. Многое не принимаешь. Все-таки мы здесь родились и хотим, чтобы здесь было хорошо и правильно. Но не зря я попал в Церковь. Нам всегда есть на Кого надеяться и есть к Кому обращаться. В любой ситуации. Смирения пока нет, но есть, куда идти, есть надежда. Есть самое главное. Покаяться перед смертью, перекреститься и с надеждой предать себя в руки Господа…

Беседовала Светлана Ладошкина