Текст: Яковлев А.И.

(тексты впервые был опубликован в журнале "Вопросы истории")

Роль и значение святителя Филарета (Дроздова, 1782-1867), митрополита Московского и Коломенского, велики не только в истории Русской Православной Церкви, но также в государственной и культурной жизни России в первой половине XIX в. Его личность уже современниками воспринималась намного шире рамок церковной ограды, в которых он жил и действовал. Гениальный проповедник, великий богослов, опытный церковный администратор, мудрый духовный наставник - митрополит Филарет был причастен к нескольким важным государственным актам, оказал влияние на процесс формирования русской национальной культуры, тем самым, пытаясь усилить влияние Церкви в русском обществе и воцерковить русскую культуру.

Изучение жизни и творческого наследия митрополита Филарета началось в конце XIX, но прервалось почти до конца века ХХ. Лучшее описание жизни и деятельности митрополита Филарета дано в обширных трудах И.В.Корсунского, а осмысление его личности – в работах протоиерея Георгия Флоровского.
См., например, И.Н.Корсунский. Святитель Филарет, митрополит Московский: его жизнь и деятельность на московской кафедре (1821-1867). Харьков, 1894; прот. Георгий Флоровский. Филарет, митрополит Московский. – прот. Георгий Флоровский. Вера и культура. Избранные статьи по богословию и философии. СПб., 2002.
В последние годы вышли не только репринтные издания его проповедей и писем, но и новые издания его трудов, проводятся Филаретовские семинары и конференции. Литература о нем настолько обширна, что появился даже термин Филаретика.

Например, см. Биобиблиографический указатель опубликованных трудов святителя Филарета, митрополита Московского и Коломенского, и литературы о нем. М., 2005; Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Творения. М., 1994; митрополит Иоанн (Снычев). Жизнь и деятельность Филарета, митрополита Московского. Тула, 1994; Святитель Филарет (Дроздов). Избранные труды. Письма. Воспоминания. М., 2003. Philaret, Metropolitan of Moscow. 1782-1867. Perspectives on the Man, His Works, and His Times. Jordanville, 2003. «Филаретовский альманах». Выпуск первый. М., 2004; выпуск второй. М., 2006; выпуск третий. М., 2007; выпуск четвертый. М., 2008.

Стоит заметить, что оценки личности святителя Филарета оказались весьма разными, подчас полярными, даже оставляя в стороне обязательный «советский взгляд» на видного церковного иерарха как на «реакционера». Его изображали то твердым и неколебимым защитником всех существовавших в его время устоев – церковных, государственных, общественных, бытовых (Д.В.Поспеловский); то высокомерным и жестоким архиереем, напрочь отдаленным от окружающего мира (С.М.Соловьев); то премудрым и благостным старцем (Н.В.Сушков). И имеются основания для всех названных характеристик, но в них не вся правда, это скорее сложившиеся мифологемы о святителе. Тем не менее, уже первые его биографы И.Н.Корсунский и протоиерей А.А.Смирнов на основании многочисленных документов использовали подлинно исторический подход к осмыслению такого большого и неоднозначного явления в русской жизни, как святитель Филарет.

Посмертная судьба святителя в церковной жизни также оказалась непростой. Он был причислен к лику святых в 1994 г., после многих своих выдающихся современников – святителей Иннокентия (Вениаминова) – 1977 г., Игнатия (Брянчанинова) и Феофана (Говорова) – 1988 г., которые при жизни признавали его авторитет как первого среди равных. Можно предположить, что церковное решение замедлялось не только опасением негативной реакции Советской власти, прочно закрепившей за митрополитом Филаретом ярлык «реакционера» и «монархиста», но также неоднозначным (до настоящего времени) отношением к его личности в церковной среде, где одни считают его жестким консерватором, а иные – мистиком, либералом, чуть ли не масоном.

Век Филарета оказался не только сложен, но и долог. Он жил в царствования Екатерины II, Павла I, Александра I, Николая I и Александра II, причем в последние три царствования был активным деятелем. Авторитет Филарета был настолько велик, что его называли «патриархом в отсутствие патриаршества»; в одной из современных публикаций его назвали «митрополитом всея Руси», и, по сути, это справедливо.

Стоит еще учесть, что на век Филарета выпало несколько рубежных событий в российской истории, и митрополит московский не оставался безучастным свидетелем попыток реформ Александра I, нарастания имперской мощи государства при Николае I и «революции сверху» Александра II. Твердо и неизменно он отстаивал интересы Русской Церкви в утомительном и тяжелом подчас противоборстве  с мощной бюрократической машиной империи. И его голос был голосом Церкви.

                     1.
Все начиналось достаточно обыкновенно. Будущий святитель родился 26 декабря 1782 г. (8 января 1783 г. по н.ст.) в г. Коломне, в семье диакона Михаила Федоровича Дроздова и Евдокии Никитичны Дроздовой, дочери коломенского священника, и при крещении получил имя Василий.

Формирование личности Василия Дроздова началось в среде провинциального духовенства, под сильным влиянием русской православной традиции. Начальное и среднее образование он получил в Коломне, а продолжил в Московской семинарии, находившейся тогда в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. В семинарии явственно проявилось воздействие западной культуры в виде учебных пособий и иных переводных книг, которые он мог читать сам, зная латинский, древнегреческий и древнееврейский языки, а позднее выучив французский. Не стоит недооценивать западное влияние даже в стенах Лавры, ибо в XVIII в., по выражению протоиерея Василия Зеньковского, «русская душа попала в “плен” к Западу» (7, с.13). Сочетание национальных и западных начал легло в основу русской национальной культуры, в том числе, и в сфере церковной жизни.

По прохождении обучения Василий Дроздов был признан одним из лучших «и по прилежанию, и по остроте ума» и по «особенной скромности». В ноябре 1803 г. митрополит Московский Платон (Левшин) назначает его в семинарию «учителем греческого и еврейского языков с получением жалованья в год по 160 рублей». В январе 1806 г. Василий Дроздов произносит церковную проповедь, встретившую восторг слушателей и полное одобрение митрополита Платона, считавшегося тогда «первым российским витией», проповеди которого были известны и в Западной Европе. Вскоре Дроздов становится любимцем митрополита, который побуждает его к принятию монашеского звания, но молодой учитель не спешит принимать решение. Лишь в июле 1808 г. Дроздов подает прошение. 16 ноября он был пострижен в монашество с именем Филарет, 21 ноября рукоположен в сан иеродиакона.

Казалось, что молодому монаху предстоит обычный путь ученого инока под покровительством митрополита Платона. Но Провидение решило иначе. В декабре 1808 г. Комиссия духовных училищ, созданная М.М.Сперанским с целью преобразования всей системы духовного образования в России, вызывает из разных епархий молодых выпускников семинарий для служения в столице империи. 29 декабря иеродиакон Филарет выезжает в Санкт-Петербург – несмотря на предложение митрополита Платона похлопотать об оставлении своего любимца в родных стенах Свято-Троицкой Лавры. Он подчиняется воле начальства, но также, видимо, сознает, что открываются более широкие возможности для проявления его талантов и раскрытия способностей.

                      2.
Стремительность его продвижения по ступеням «карьерного роста» поразила современников: 1809 г. – рукоположение в сан иеромонаха и назначение ректором духовного училища, 1810 г. – назначение бакалавром в духовную академию, 1811 г. – возведен в сан архимандрита и пожалован наперсным крестом с драгоценными камнями «за отличие в проповедовании Слова Божия», 1812 г. – назначен ректором Духовной академии и настоятелем Новгородского Юрьева монастыря, 1813 г. – награжден орденом св.князя Владимира 2-й степени «за неусыпные труды по званию ректора и профессора богословских наук в Санкт-Петербургской духовной академии», 1814 г. – удостоен высочайшего рескрипта и звания доктора православного богословия, 1816 г. – пожалован панагией «за ревностное служение по части образования духовного юношества» и определен настоятелем московского Новоспасского монастыря с оставлением при Духовной академии… За несколько лет никому не известный провинциальный монах стал одним из видных и авторитетных церковных деятелей. Основаниями для его взлета стали не только очевидные таланты, но и неустанный, самозабвенный труд.

В создаваемой Духовной академии Филарету было поручено чтение курсов, по которым не имелось учебных пособий. Ему пришлось создавать их на основе сочинений западных авторов и трудов православных отцов Церкви. Он сознавал необходимость использования западной богословской мысли и в своем «Обозрении богословских наук» рекомендовал по каждой части богословия католические и протестантские сочинения.

Выходят в свет подготовленные им труды богословские – «Записки на Книгу Бытия», апологетические – «Разговоры между испытующим и уверенным о Православии Восточной Греко-Российской Церкви» и исторические – «Начертания Церковно-Библейской истории». Автора обвиняли в сильном влиянии на его «Начертание истории» церковно-исторического сочинения лютеранского богослова Буддея, но сам он и не скрывал этого. Заслугой Филарета стало, однако, не просто введения в учебный курс полезного сочинения, но творческое переосмысление идей западного автора. Труды западноевропейских богословов становились для святителя Филарета побудительным толчком для развития собственных идей на основе святоотеческой мысли, на основе учения святителей Василия Великого, Григория богослова и Иоанна Златоустого. Например, сравнивая тексты молитвы католического архиепископа Франсуа Фенелона и составленной на ее основе молитвы святителя Филарета, священник Павел Хондзинский заключает, что «последняя неуловимым образом обретает под пером святителя вполне православный церковный дух» (20, с.45). В 1823 г. выходит составленный Филаретом Катехизис, изложение основ православной веры, в работе над которым автор использовал не только давно известные в России Катехизисы митрополита Петра (Могилы) и митрополита Платона (Левшина), но и опыт католического катехизиса, изданного по указанию католического епископа Монпелье Шарля-Иоахима Кольбера.

Обращение к европейским авторам в этом и ином случаях было вызвано тем обстоятельством, что в условиях западной по существу культуры и вестернизированного русского общества ответ на духовные запросы общества уже не мог быть дан только по святым отцам «Добротолюбия». Обращение к западному опыту началось в петровскую эпоху с Духовного регламента архиепископа Феофана Прокоповича и трудов митрополита Стефана Яворского, испытавших влияние один – протестантизма, другой – католицизма. Но и ранее влияние западного схоластического богословия испытал митрополит Петр (Могила, 1596-1647), а позднее и святитель Тихон Задонский (1724-1783) использовал в своих трудах сочинение лютеранского пастора Иоганна Арндта «Об истинном христианстве». Однако в России западный ответ не просто предлагался верующим, а поверялся и очищался опытом православной церковности, сохранявшей конфессиональную и национальную самобытность.

Заслугой святителя Филарета стала разработка новой, глубоко продуманной системы богословских дисциплин, основанной на истории: «История первее системы. Откровение дано в живой истории…» Он первый стал поощрять самостоятельное творчество преподавателей духовных учебных заведений, предлагая им не довольствоваться повторением учебника. Правда, его требовательность к составляемым преподавателями «запискам» подчас вызывала у тех недовольство.
Не менее примечательно его внимание к языку преподавания, которым долгое время была латынь. Лишь в 1819 г. Комиссия духовных училищ по докладу архиепископа Филарета разрешила преподавание богословия «и на российском языке по усмотрению ректора». Церковные консерваторы этому воспротивились, и в 1825 г. Святейший Синод принял решение о возврате к латыни; по выражению святителя Филарета, «начался обратный ход, от общевразумительного учения к схоластицизму» (2, т.2, с.210). Тем не менее, святитель не отказался от своей принципиальной позиции. В своем отчете о ревизии Московской духовной академии архиепископ Филарет написал, что «богословие догматическое и преподано, и в конспекте означено, и на испытании представлено, сначала на русском языке, а далее на латинском. Предложенное на русском преимуществует порядком и ясностию изложения. Предложенное на латинском, вероятно, по действию классической книги, более ознаменовано сухим и маловразумительным языком школы, нежели силою истины общевразумительной и полезной» (2, т.2, с.141-142).
Духовному образованию святитель Филарет уделял внимание постоянно. По его благословению и по его наставлениям в 1841 г. в московской Духовной академии было начато издание непрерывной серии «Творения святых отцов в русском переводе», немалая часть которых не устарела до настоящего времени. За счет средств Московской епархии митрополит Филарет повысил жалованье преподавателям и профессорам МДА, что побудило к аналогичной мере и другие церковные власти. Но все же, духовные школы были лишь одной из многих сфер интересов и деятельности святителя Филарета.

                      3.
В те же первые свои годы в Петербурге он проявил себя не только как ученый универсальных интересов, но и как духовный деятель, открытый духовным запросам времени и готовый дать на них ответ. Конечно же, способности и таланты молодого инока были велики, но очевидно, что их раскрытию сильно способствовала сама атмосфере тогдашнего Петербурга, где еще не полностью выветрился дух «дней Александровых прекрасного начала». Инок Филарет не успел узнать деспотизма Павловского царствования, напротив, господствовал дух либерализма и терпимости, и все большее значение в столичном обществе приобретали ученость, образование и способности.

Обер-прокурор Святейшего Синода, князь А.Н.Голицын, влиятельный благодаря дружбе с императором Александром I, 25 марта 1810 г. услышал проповедь молодого монаха в Троицком соборе Александро-Невской лавры и поразился. Князь постепенно отходил от легкого вольнодумства екатерининской эпохи, глубины православной веры все больше притягивали его. В филаретовской проповеди на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы он оценил не только блеск и красоту церковного красноречия, но также глубину раскрытия темы и искреннее чувство. Проповедник строго осудил «лукавствующий мир сей», который «не царствует, но рабствует. Если исключить из него тех, которые всем его званиям предпочитают звание христианина, то в нем останутся одни рабы – рабы честолюбия, рабы злата, рабы чрева, рабы сладострастия, и все вместе – рабы самолюбия… Отврати, верующая душа, очи твои, еже не видети суеты, обратися в покой твой, и в тайне ищи тихого, безмятежного Царствия Божия в себе самой…» (1, т.1, с.138).

Благоволение царедворца скоро проявилось. Весной 1812 г. архимандрит Филарет был впервые приглашен в Зимний дворец, произнес проповедь в Большой церкви в присутствии всей царской семьи (1, т.1, с.169). 1 октября он освятил домовую церковь в доме князя А.Н.Голицына и также произнес проповедь (1, т.1, с.175). Известно, что 30 ноября в домовой церкви князя А.Н.Голицына состоялась встреча Филарета и императора. Учитывая потерянность Александра I в дни тяжелейших поражений русской армии в войне с Наполеоном, а также внезапный поворот императора от легкомысленного атеизма к вере в Бога, можно предположить, что венценосец не только просил советов, но и исповедовался.

На новую высоту славы архимандрит Филарет поднялся благодаря произнесению 13 июня 1813 г. в Казанском соборе слова перед погребением тела фельдмаршала М.И.Кутузова. «… Се ум, в котором и высокие звания и приятные искусства, не стесняя друг друга, находили свое место; ум, способный в одно время составлять чертеж брани, соображать к единой цели разнообразные отношения союзных и враждебных держав, и легкою ногою измерять зыблющиеся стези Дворов… Сия твердость, непоколебимая ни страхом, ни скорбию, и благодушная покорность своей участи были предуготовлены для таких подвигов, среди которых поколебались бы тысячи тысяч… Сия глубокая проницательность и неутомимая осторожность… против возрастающего исполина, который на развалинах престола, превращенных в лобное место, созидая новый престол, желал утвердить и украсить его разрушением древних…» Однако то был не только привычный образец церковного красноречия с архаичными уже тогда оборотами: «… тлетворное дыхание Запада отовсюду воздувает на нас бурю». Проповедник отозвался на важные явления российской жизни, сказав, что «избранный сын отечества предохранен от суеверного уничижения пред идолом иноземного просвещения и образованности» (1, т.1, с.46-47,50). Отношение к Западу и западной культуре в то время пересматривалось в русском обществе, которое отказывалось от крайностей слепой вестернизации ради заимствования реальных достижений западноевропейской культуры. И ректор духовной академии указывал на необходимость отличать идолы от идеалов. «Слово пред погребением тела светлейшего князя М.И.Голенищева-Кутузова-Смоленского» было признано классическим и вышло несколькими отдельными изданиями, сделав имя Филарета известным всей России. 23 декабря Святейший Синод утвердил составленный архимандритом Филаретом особый чин молебствия «за избавление Церкви и державы Российской от нашествия галлов и с ними двунадесяти язык».
Тем не менее, архимандрит Филарет не обольщался милостями власть предержащих. В письме к другу, священнику Григорию Пономареву от 5 января 1811 г. он писал: «К здешней жизни я не довольно привык и вряд ли когда привыкну более. Вообрази себе место, где более языков, нежели душ; где надежда по большей части в передних, а опасение повсюду; где множество покорных слуг, а быть доброжелателем считается неучтивым; где роскошь слишком много требует, а природа почти во всем отказывает. Ты согласишься, что в такой стихии свободно дышать могут только те, которые в ней или для нее родились. Впрочем, есть люди, которых расположением я сердечно утешаюсь» (4).

Можно предположить, что архимандрита Филарета поддерживали в его трудах не только сочувственное отношение нескольких близких людей и сознание долга, но также сама атмосфера имперской столицы, в которой началось проведение серьезных перемен в России. Было положено начало различным преобразованиям в административной и хозяйственной жизни, в образовании и военном деле, что в совокупности означало проведение реформы внутри системы, начало модернизации государства и общества. Церковь была и оставалась важной и неотъемлемой частью и государства и общества, поэтому Александр I начал перемены и в Церкви.

                      4.
Разработанные М.М.Сперанским и архиепископом Феофилактом (Русановым) в 1808 г. мероприятия по реформе системы духовного образования оказались не просто своевременными, но даже запоздавшими, настолько низок оказался уровень подготовки русского духовенства, которое с петровских времен было «мерами власти превращено в замкнутое сословие и оттеснено в социальные низы» (22, с.266). Между тем, два бывших семинариста планировали не только дать духовенству лучшее образование, но также повысить его социальный статус, дабы никакой помещик не посмел притеснять сельского священника. Несомненно, что такого рода намерения воодушевляли и молодого монаха, видевшего свое служение в столице не простым исполнением послушания, но участием в осуществлении масштабных перемен во всей Русской Церкви. До поры до времени он не сознавал глубины и прочности власти государства над Церковью, не ощущал стесненности Святейшего Синода, полномочия которого возводились к самодержавному монарху. Между тем, масштабные преобразования, как это обычно и бывает, порождали новые конфликты.

6 декабря 1812 г. император утвердил доклад князя А.Н.Голицына об учреждении в Санкт-Петербурге Библейского общества, в дальнейшем ставшего всероссийским. Библейское общество было создано в Великобритании в 1804 г. с целью распространения книг Священного писания на разных языках; оно имело свои отделения в германских государствах, Швейцарии, Америке, Индии. В марте 1812 г. Общество прислало в Россию пастора Джона Паттерсона, после бесед с которым князь Голицын и подал свой доклад императору (24, с.16). Председателем общества стал обер-прокурор, а одним из двенадцати директоров – архимандрит Филарет. Он не просто числился в Обществе, как иные иерархи, а трудился. Ему было поручено наблюдение за подготовкой стереотипного издания Библии на церковно-славянском языке.

Вдохновленный этой высокой миссией, глубоко и искренне верующий Филарет задумывает перевод Библии на русский язык, дабы облегчить всем образованным людям познание Слова Божия, ибо церковно-славянский, остававшийся языком богослужения, вышел из бытового употребления. Трудно предположить, что без его участия родилось намерение Александра I, изложенное Святейшему Синоду 28 февраля 1816 г.: перевести Библию на русский язык. Стоит заметить, что решение о переводе принималось не крайне боязливыми и консервативно настроенными членами Святейшего Синода, а Комиссией духовных училищ, и плавно перетекло в ведение Библейского общества. Там было решено «поручить дело сие ректору Санкт-Петербургской Духовной академии о.архимандриту Филарету с прочими членами академии» (24, с.26).

Сам Филарет, ставший «душою переводного комитета», взялся за перевод Евангелия от Иоанна, самого сложного и богословски значимого. Он составил правила для переводчиков, требуя пословного перевода Евангелия с греческого оригинала с сохранением по возможности порядка слов, а славянскую лексику употреблять лишь при отсутствии русского эквивалента или явной вульгарности выражений. Работа была завершена в конце 1817 г., Четвероевангелие на русском языке вышло в свет, а в 1823 г. и весь Новый Завет на русском.

Этому предшествовала хиротония Филарета в сан епископа, совершенная 5 августа 1817 г. в Троицком соборе Александро-Невской лавры. В августе 1818 г. за новые труды, за заслуги перед Церковью и Отечеством епископ Ревельский Филарет был награжден орденом св.Анны 1-й степени.

В те первые петербургские годы будущему святителю довелось узнать не только зависть и вражду в своем окружении, но и недоброжелательство венценосцев. 26 декабря 1814 г. в Большой церкви Зимнего дворца он произносит слово на праздник Рождества Христова, в котором говорит: «Бедственное ослепление людей, прельщенных миром, увеличивается тем, что слепые слепых же избирают вождями себе, или дают влещи себя множеству, на которое опираясь десницею и шуйцею мнят быть безопасны от падения… Итак, вотще стараются некоторые утончать любовь к миру, вместо того, чтобы отсекать ее, и, вместо того, чтобы побеждать оную любовию к Богу, надеются примирить одну с другою…» (1, т.1, с.84,87). Проповедь вызвала неудовольствие вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и с тех пор Филарета никогда не приглашали проповедовать в дворцовой церкви.

Но в те же годы ректор Духовной академии входит в круг петербургской аристократии. У него завязываются дружеские связи с графом С.Б.Потемкиным, дочерью М.И.Кутузова Е.М.Хитрово и другими. Он выступает в роли посредника между Г.Р.Державиным и духовной цензурой, запретившей публикацию стихотворения «Христос». Он открыт для контактов, встречается с американскими квакерами, разъясняет Стефану Грелье де Мобилье значение святой Евхаристии для христианина (15, с.142). Однако активность и открытость епископа Филарета вдруг оборачиваются против него.

Духовная увлеченность императора и обер-прокурора христианскими идеями, не подкрепленная богословским образованием и церковной традицией, обернулась пришедшей на Россию тучей «духовного мистицизма». Беседы Александра I в европейских странах c квакерами Алленом и Грие, известным мистиком Юнгом-Штилингом, долгие разговоры с баронессой Ю.Крюденер, с Р.А.Кошелевым и А.Ф.Лабзиным на темы вечных истин, понимания глубин Апокалипсиса, привели его к идее мистической «внутренней церкви», в которой он увидел залог людского счастья на земле и прообраз Церкви Небесной. Этим настроением Александра I было порождено создание 26 сентября 1815 г. Священного союза трех, а затем и всех остальных европейских монархов. В основу Союза был положен принцип охранительства, незыблемости государственных принципов в Европе, исходя из высоких идеалов Христианства. Такого же рода мистическая настроенность, хотя и с национальной окраской, ощутима и в закладке в Москве 12 сентября 1817 г. храма Христа Спасителя по своеобразному проекту А.Л.Витберга. Те же принципы «безбрежного мистицизма» и охранительства положены в основу учрежденного 24 октября 1817 г. нового министерства духовных дел и народного просвещения во главе с князем А.Н.Голицыным, причем Святейший Синод оказался подчиненным уже одному из четырех отделений Департамента духовных дел. Даже государственный историограф Н.М.Карамзин отнесся к этому критически, назвав новое учреждение «министерством затмения», а в июле 1824 г. А.С.Пушкин с удовлетворением отозвался на уничтожение «двойного министерства».

Молодой епископ сознавал вредность сектантских и еретических увлечений иных дворянских мистиков, но видел в этом неизбежные искания Истины, в условиях, когда в ходе петровской секуляризации была разорвана преемственность с отечественной православной традицией, а противоядие от западного вольнодумства и неверия стали искать также на Западе. Именно в ответ на жажду религиозного наставления и просвещения и намеревался епископ Филарет предложить просвещенным россиянам Слово Божие. Но дело Русской Библии, главный жизненный подвиг святителя Филарета, оказалось с самого начала отягченным для него великими испытаниями и скорбью. В то время перевод Библии на русский язык виделся актом почти революционным. Между тем, «либеральные стремления императора», справедливо заметил С.В.Мироненко, «никоим образом не затрагивали основ…» (11а, с.208), а его личные благие намерения легко забывались, как только он усматривал угрозу (реальную или мнимую) для существующего строя.

В политической жизни за теми или иными течениями стоят определенные люди, стремящиеся к достижению своих целей. Так и в дворцовой жизни 1820-х годов генерал А.А.Аракчеев, стремясь усилить свое положение у трона и оттеснить князя А.Н.Голицына, воспользовался все возрастающим недовольством политикой князя в отношении Церкви. Действуя через ревностного не по разуму защитника православной веры архимандрита Фотия (Спасского) и шаткого в убеждениях митрополита Петербургского Серафима (Глаголевского) и опираясь на поддержку вождя охранительного течения адмирала А.С.Шишкова, Аракчеев сумел породить у императора недовольство и недоверие к князю Голицыну и деятельности Библейского общества. «Начинавшееся богословское обновление, - отмечал протоиерей Георгий Флоровский, - было встречено в правящих кругах с недоверием и беспокойством», которые питались не религиозными мотивами, а потому и привели к «мрачной политико-полицейской интриге» (22, с.272).

Всего этого не сознавал владыка Филарет, поставленный 3 июля 1821 г. архиепископом Московским и Свято-Троицкой лавры архимандритом. В мае 1822 г. он сообщает в Святейший Синод о продаже в Москве Нового Завета и Псалтири на русском языке: «Появление сих священных книг произвело здесь между людьми всякого звания особенную радость. Требования на оные душеспасительные книги столь много, что в три дня по отпечатании Нового Завета продано до 350 экземпляров и Псалтири 300 экземпляров. Сотоварищества и корреспонденты [Библейского общества] требуют их во множестве» (Цит.по: 24, с.38). В конце того года в Петербург был отправлен отчет Московского отделения Библейского общества, подписанный не только архиепископом Филаретом, но и московским генерал-губернатором князем Д.В.Голицыным и московским предводителем дворянства П.Х.Обольяниновым. В нем говорится: «Перевод сей есть величайшее благодеяние для народа Российского, издревле наклонного к благочестию и всегда жаждущего просвещения духовного. Многие тысячи соотечественников наших с нетерпением ожидали издания сих книг, дабы с тем большим уразумением питать себя божественными истинами, в них заключающимися» (Цит.по: 15, с.88).

Но заговорщики, движимые обскурантизмом и честолюбием, действуют. Адмирал Шишков называет успехи Библейского общества «злом, которое распространяется по-прежнему», рассуждает, что «перекладка Св.Писания с высокого и важного языка на простонародное наречие» есть «сильнейшее орудие революционных замыслов». Митрополит Серафим открыто заявляет, что «раздача Библии есть самое верное средство к введению Реформации» (15, с.260). 20 апреля 1824 г. в Зимнем дворце происходит тайная встреча архимандрита Фотия с императором. В ходе трехчасовой беседы Фотий раскрывает Александру I «план революции» или «тайну беззакония, делаемую тайным обществом в России везде» при поддержке Библейского общества и насаждаемой лично князем Голицыным «новой религии», которая есть «вера в грядущего антихриста, двигающая революцией, жаждущая кровопролития…» (13, с.229). Усталый и напуганный революционным брожением в европейских странах император уступил давлению: 15 мая было упразднено «двойное министерство», князь А.Н.Голицын освобожден от должности министра и обязанностей председателя Библейского общества.

Крушение князя тут же отозвалось на положении владыки Филарета. 8 июня митрополит Петербургский Серафим сообщил на заседании Святейшего Синода о запрете Александром I распространения отпечатанного на русском языке Пятикнижия (первых пяти книг Библии). Несколько тысяч экземпляров книги были сожжены на кирпичном заводе Александро-Невской лавры (24, с.41,117). Позднее было запрещено и само Библейское общество, Четвероевангелие на русском языке изъято из книжных лавок, запрещен филаретовский Катехизис (названный архимандритом Фотием «канавною водою»), а некоторые его проповеди признаны «неправославными». Противники в полной мере использовали методы запретительные, хотя сам святитель предпочитал бороться с мистическими уклонениями пастырским словом, основанным на знании и проникнутым духом любви.

Потрясение владыки Филарета оказалось велико. В проповеди, произнесенной 12 июня 1824 г. в Волоколамске, он позволил себе высказаться: «… какой бы ты не предпринял благочестивый подвиг, в какой бы ни начал упражняться добродетели, не изменяй принятому однажды благому намерению; и хотя бы предстояли тебе препятствия, хотя бы казалось тебе, что успех не соответствует ожиданию твоему, не отчаивайся, не малодушествуй; и напротив того, хотя бы показалось тебе, что ты довольно успел в добром деле и подвиге, не обленяйся, не будь беспечен… в трудности подвига уповай на Господа и паки терпи о Господе» (1, т.2, с.168).

Для него столь резкий поворот императора был тем более неожиданным, что всего год назад, в июле 1823 г. он был допущен к сокровенным делам царской семьи. По поручению императора архиепископу Филарету было поручено составление в глубокой тайне манифеста о переходе прав на российский престол от цесаревича Константина Павловича (женившегося на польке Иоанне Грудзинской) к великому князю Николаю Павловичу. В Каменноостровском дворце владыка представил свой проект Александру I и предложил помимо основного текста составить три заверенные копии этого важнейшего государственного акта для хранения в Государственном совете, Сенате и Святейшем Синоде. Основной текст, подписанный императором, 29 августа владыка Филарет сам положил в ковчег с государственными актами в алтаре Успенского собора Московского Кремля.

Прямо и открыто защищая Библейское дело, он недоумевал над лукавством и слабостью царя. Не менее огорчительным виделось и поведение митрополита Серафима. Печальная ирония ощутима в письме владыки Филарета от 8 декабря 1824 г. к митрополиту: «Если сомнительно православие Катехизиса, столь торжественно утвержденного Святейшим Синодом, то не сомнительно ли будет православие самого Святейшего Синода?» (Цит.по: 24, с.86). Спустя несколько лет снимут запрет на филаретовский Катехизис, который более чем на столетие станет общедоступной системой православного богословия, но дело Русской Библии остановится на сорок лет.

Святитель Филарет отступает, но не отказывается от своих целей, более того, гласно осуждает своих гонителей. 12 февраля 1825 г. в проповеди, произнесенной в кафедральном Чудовом монастыре, он сказал: «… если ты чтишь достоинство учителя, установленное в Церкви Христовой, то не должен ты своевольно вторгаться на место учительское или легкомысленно бегать за учителями, которых никто не поставил… но должен в кротости и послушании проходить звание ученика евангельского под руководством поставленных от Бога и Церкви учителей, страшась быть учителем и сам для себя, а тем более, без высшего призвания, руководствовать других или переучивать учителей, от Бога и Церкви поставленных» (1, т.2, с.362).

                   5.
Царствование Николая I стало для Русской Церкви временем усиления государственного гнета, когда обер-прокуратура из органа надзирающего превращается в орган управляющий церковной жизнью. Личные отношения святителя Филарета с императором были лишены какого бы то ни было доверительного характера и основывались на взаимном уважении. Впрочем, это уважение не препятствовало возникновению конфликтов, недоверия и подозрений со стороны Николая I.
Началось все с тревожных дней «междуцарствия» в ноябре-декабре 1825 г., когда митрополит московский оказался в положении «хранителя светильника под спудом»: в дни, когда вся Россия начала присягать императору Константину I, он один в Москве знал о неверности этой присяги. Побуждаемый генерал-губернатором Москвы князем Д.В.Голицыным вскрыть запечатанные акты и объявить истинную волю покойного Александра I, владыка Филарет устоял, заявив, что «не может быть двух императоров, одного в Петербурге, другого в Москве». Фактически владыка Филарет тогда руководил действиями светской власти, высокую степень его самостоятельности и активности позднее с неудовольствием отметил самолюбивый Николай I. А когда из допросов декабристов император узнал, что считавшегося оппозиционным Филарета предполагалось ввести в состав «революционной Директории» наряду с Н.С.Мордвиновым и М.М.Сперанским, то настороженность в отношении слишком яркого архиерея переросла в стойкую подозрительность. Пожалование бриллиантового креста на клобук и возведение Филарета в 1826 г. в сан митрополита не изменило ничего. Примечательно, что позднее на совет князя А.Н.Голицына: «Государь, посадите Филарета в Государственный Совет. Он там сделает за десятерых», император ответил: «Что это ты вздумал мне давать советы, князь? Я знаю, что Филарет настраивает против меня Москву». На митрополита шли доносы. В отчете III Отделения за 1830 г., в частности, говорилось: «Партия мистиков усиленно старалась воздействовать на легковерных. Знаменитая речь митрополита Филарета по поводу появления холеры в Москве возмутила всех, а сектанты ей втайне радовались» (17а, с.73).

Конечно же, Николай I не мог забыть отказа владыки Филарета освятить в 1829 г. Триумфальные ворота с аллегорическими изображениями, его сопротивления незаконным с точки зрения церковного права бракам царских любимцев, отказа признать право наследника престола заседать в Святейшем Синоде и, наконец, знаменитой «холерной истории».

Осенью 1830 г. до Москвы дошла холера. Страшная болезнь пугала, способов ее лечения не знали, уповали на устройство карантинов. Митрополит Филарет на царское приглашение срочно уехать в Петербург отказался, написав наместнику Свято-Троицкой Лавры архимандриту Афанасию: «Я отложил путь в Петербург, чтобы умирать со своими» (11, с.351). Он распорядился принять необходимые меры предосторожности по монастырям московской епархии, организовал общемосковский крестный ход для избавления от бедствия. В проповеди, произнесенной 18 сентября, митрополит вспомнил царя Давида, который «впал в искушение тщеславия», вследствие чего «явился Пророк и по повелению Божию предложил Давиду на выбор одно из трех наказаний: войну, голод, мор… Открылось наказание греха, и совершилось покаяние Давида… Покаемся, братья, и принесем плод, достойный покаяния, то есть, исправление жития. Отложим гордость, тщеславие и самонадеяние. Возбудим веру нашу… Исторгнем из сердец наших корень зол, сребролюбие. Возрастим милостыню, правду, человеколюбие. Прекратим роскошь. Откажем чувственным желаниям, требующим ненужного. Возлюбим воздержание и пост. Облечемся если не во вретище, то в простоту… Презрим забавы суетные, убивающие время, данное для делания добра» (1, т.3, с.149-151).

За Филаретом следили внимательно. О проповеди тут же сообщили в Зимний дворец, истолковав ее как критику императора, одержавшего к тому времени важные военные и дипломатические победы над Османской империей и Персией. Самолюбивый и обидчивый Николай I усмотрел и в отказе митрополита бежать из холерной Москвы, и в нравоучительной проповеди явный упрек себе. Вероятно, этим вызван его внезапный приезд в первопрестольную 29 сентября. Неизвестно, произошло ли какое-нибудь объяснение, но 5 октября в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Филарет произносит проповедь, в которой говорит: «Много должно утешать и ободрять нас, братия, и то, что творит среди нас помазанник Божий, благочестивейший государь наш. Он не причиною нашего бедствия, как некогда был первою причиною бедствия Иерусалима и Израиля Давид…» (1, т.3, с.155).

Порывистый и в гневе и в делании добра Николай I не увидел злого умысла в «холерной проповеди». Спустя полгода, 19 апреля 1831 г. «за ревностное и многодеятельное служение в архипастырском сане, достойно носимом, и притом многие похвальные подвиги и труды на пользу Церкви и Государства, постоянно оказываемые», митрополит Московский Филарет был награжден высшим в империи орденом св. Андрея Первозванного. И все же Филарет не стал и не мог стать своим в это «глухое и немое» николаевское царствование.

Да, он утверждает авторитетом Церкви справедливость и благодетельность существующей самодержавной власти в России, дав ее чеканную формулу: «… Бог по образу Своего небесного единоначалия устроил на земле Царя; по образу Своего вседержительства – Царя Самодержавного; по образу своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века – Царя наследственного» (1, т.5, с.126-127). Но он же последовательно утверждает принцип: Церковь выше Царства. В проповеди на день коронации Николая I 20 ноября 1847 г. митрополит Филарет сказал: «Благоговение и любовь к Царю нашему природны нам; но мысль о Царе царствующих вернее всего дает сим чувствованиям полную силу, совершенную чистоту, незыблемую твердость и прямоту действия» (1, т.4, с.531).
Стоит заметить, что в принятой в 2000 г. Социальной концепции Русской Православной Церкви подчеркнут именно такой характер отношений между Церковью и Государством: «Церковь сохраняет лояльность государству, но выше требования лояльности стоит Божественная заповедь…» (конц., с.16).
В царствование Александра I святитель Филарет предпринимает несколько попыток серьезных изменений в церковной жизни, помимо перевода Библии и подъема уровня духовных училищ, стоит назвать проект учреждения митрополичьих округов, но в николаевское царствование как будто примиряется с подчиненной ролью Церкви, с жестким приглядом государства. Но только как будто… Постоянное и упорное противоборство московского митрополита и «гусарского» обер-прокурора Н.А.Протасова свидетельствует об этом.

В сущности, митрополит Филарет открыто не возражал против подчиненного положения Церкви в государственной системе империи, но он желал для Церкви большей степени самостоятельности. Поэтому не возражал он против института Святейшего Синода, назвав его однажды «духовной коллегией, которую у протестантов перенял Петр, но которую Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод» (Цит.по: 18, т.1, с.220). Однако в николаевское царствование даже государственные законы, касавшиеся церковных вопросов, принимались без участия Святейшего Синода. Обер-прокурор Н.А.Протасов, будучи сам деспотом, грубо сокрушал всякое реальное и мнимое самовластие со стороны епархиальных архиереев. Независимость Филарета он с трудом терпел. После одного инцидента святитель в 1842 г. покинул Синод и больше никогда не бывал на его заседаниях, хотя оставался членом Синода и продолжал принимать активное участие в рассмотрении всех дел церковного управления.

Стоит заметить, что некогда скромный провинциал обрел качества светского человека, оставшись монахом. По воспоминаниям великой княжны Ольги Николаевны, митрополит Филарет на слова фрейлин императрицы, что де Александра Федоровна «вместо того, чтобы думать о спасении души, только и делает, что танцует и гоняется за развлечениями», ответил: «Возможно. Но я думаю, что она, танцуя, попадет в рай, в то время как вы еще будете стучаться в дверь». Об отношении царской семьи к московскому митрополиту великая княжна вспоминала, что в Москве «всегда на первом месте был митрополит… Здесь, в Москве он молился перед тем, как садились к столу, и сесть было можно только после его благословения. Филарет считался светочем Церкви…» (12, с.202,238).

В отличие от многих своих предшественников и современников, митрополит Филарет никогда не угождал власти, не льстил ей, он всегда держался властно и независимо, не роняя достоинства иерарха. Любопытно, что в своих проповедях Филарет никогда не говорил государю «вы», но всегда в традициях церковной риторики «ты». Не раз он поучал и наставлял государей в проповедях. В царствование Александра II был поднят вопрос о поминовении за богослужением всех членов императорской семьи, число которых сильно увеличилось, что удлиняло службу. Святитель Филарет в своем мнении выразил не верноподданническую, а церковную позицию: «Мне кажется, - писал он 22 марта 1862 г. наместнику Свято-Троицкой лавры архимандриту Антонию (Медведеву), - Вы напрасно так строго смотрите на сокращение воспоминаний в молитвах царствующего дома и на облегчение в праздновании Царских дней. В древних изданиях греческих в великой ектении сказано только: «О благочестивейших и Богохранимых царех наших». Не предписано даже имя царя произносить. А о царском семействе и намека нет» (3, ч.4, с.448).

                     6.
Богословие Филарета не вылилось в целостную систему, на это у него в московский период уже недоставало времени, однако богословствование было его второй натурой, оно прорывалось и изливалось в проповедях, административных документах и письмах. В них, по выражению И.В.Киреевского, «много бриллиантовых камушков, которые должны лежать в основании Сионской крепости». Главным источником богословия святителя было Священное Писание. В то же время, то не была экзегетика в чистом виде, а ответы на искания русского духа, попытка синтезировать различные движения просвещенной русской мысли, стихийную православную веру народа и духовное богатство святоотеческого наследия. Не раз святителю Филарету приписывали уклонение то в католичество, то в протестантизм, но он умел соблюсти цельность православного учения Церкви.

В одной из проповедей он говорит о двух ведущих к Богу путях: пути волхвов и пути пастырей: «Путь волхвов есть путь света и ведения, управляемый ясным знамением звезды… Путь пастырей есть путь сени и тайны, путь веры, а не видения» (1, т.1, с.184). Думается, что оба пути – и ведения и веры – были равно открыты для него. (Подробнее см. свящ. Павел Хондзинский. О богословии святителя Филарета, митрополита Московского. – Святитель Филарет (Дроздов). Избранные труды. Письма. Воспоминания. М., 2003).

Богословие Филарета светло и трагично. Светло, ибо основано на глубоком опыте личной веры и сердечном ведении Бога; трагично, ибо имеет своим материалом не только Священное Писание, но и ту повседневную, обыденную жизнь, в которой пребывал сам митрополит.
Показательно, что его резиденция, подворье Свято-Троицкой лавры, находилась на Самотеке, вблизи шумного московского торжища. Почти всякий день на подворье приходили просители, странники, священнослужители, официальные лица со своими делами и заботами, и святитель Филарет погружался на самое дно обыденности с ее мелочами и нечистотой. Изданные после его кончины в семи томах Резолюции по различным делам епархии, а также тома Мнений и Писем свидетельствуют о прямой вовлеченности святителя в самые разные дела церковной и светской жизни. Он тяготился этим, желая аскетического уединения. В проповеди 27 сентября 1842 г., посвященной памяти преподобного Сергия Радонежского, у него вырвалось: «… желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврою. Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошел бы в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи…» «Кто даст мне криле, яко голубине, и полещу и почию…» (1, т.4. с.193-195) - мечтательно сказал он однажды словами псалма. Но, верный завету монашеского послушания, нес ту службу, на которую был поставлен.

Однако глубокий разрыв между высотой христианского идеала жизни и современной ему обыденностью побуждал его как к вразумлению своей паствы, так и к осмыслению этого разрыва. «Богословие рассуждает» - частенько повторял митрополит, и главной темой его богословствования было развенчание земной жизни и призыв к жизни вечной, к жизни с Богом. Не мягкое утешение, а резкий, ослепительный свет истины, который жжет глаза, предлагал современникам Филарет, «свет, ранящий очи, - разрушительный динамит христианства, не терпящий прикосновения мiрского, превращающий мiр в обломки» (8, с.124); не умилительное «розовое христианство», удобное и приятное для «сынов мiра сего», а более глубокие страх Божий и любовь Божию открывал своей пастве святитель Филарет, памятую слова апостола, что совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин. 4:18). Его беспокойная мысль часто тревожила современников, подчас раздражала покорных и робких, но он утверждал свое: «Нет! Христианство не есть юродство или невежество, но премудрость Божия…» (1, т.2, с.373).
«Он не создал школы, но он создал нечто большее – духовное движение, - писал протоиерей Георгий Флоровский. – Филарет был всегда внутренно очень сдержан в своих богословских рассуждениях, и к такой же ответственной сдержанности призывал других. В нем поражает, прежде всего, это неусыпающее чувство ответственности, - именно эта черта делала его облик таким строгим» (21, с.182).

Тем не менее, определение «гениальный» чаще применяется к проповедничеству Филарета. Его проповеди были и остаются непревзойденными образцами церковного красноречия и богословской мысли, они по определению В.П.Зубова, «чеканны»: «ни одного слова нет лишнего и ни одного неточного» (8, с.136). В то же время, характерной чертой филаретовского проповедничества была опора на разум, а не на эмоции, в отличие от его современника архиепископа Иннокентия (Борисова), считавшегося в XIX в. «первым русским проповедником».

Темы филаретовских проповедей часто повторяются: это церковные праздники, из которых святитель чаще произносил слово на дни Богородичных праздников, дни памяти преподобного Сергия и святителя Алексия, митрополита Московского; это царские дни, дни тезоименитства и коронации; освящение храмов в Москве, что особенно почитал митрополит; наконец, слова на различные случаи – принесение присяги судьями, отправление сестер милосердия на театр боевых действий, при хиротонии своих викарных епископов; иногда он затрагивает события политической жизни Европы и т.д. Но содержание его проповедей всегда ново, в них неизменно содержатся новые повороты мысли в осмыслении как вечных истин Писания и тайн Божественного домостроительства, так и горячее чувство сострадания к людям, пламенная ревность в нравственном наставлении, тонкое знание человеческой натуры.

Приведем еще несколько примеров филаретовского слова. В проповеди при вступлении в управлении московской епархией 14 августа 1821 г. святитель Филарет сказал: «Человек! Самое близкое к тебе и самое опасное ля тебя поле брани есть собственная твоя жизнь и деятельность в мире… Если тебе неизвестна сия брань, то, конечно, ты никогда не пробуждался от дремоты чувственной жизни к бодрствованию высшей жизни человеческой, никогда и главы не возносил из плена и рабства духовного… Иногда, например, нам кажется, что мы победили корыстолюбие или сластолюбие, совершив подвиг благотворения или воздержания; но, в то же самое время, входя в глубину сердца, усматриваем, что мы там побеждены тщеславием или гордостию, и там, где мы думали стоять под защитою совести сверх опасения уязвляемся ее палящими стрелами» (1, т.2, с.5-6).

Митрополит Филарет неизменно писал свои проповеди и читал с амвона. В старости его тихий голос было почти не слышно, но проповеди переписывались от руки и становились известными всей церковной Москве. В проповеди, произнесенной в июле 1831 г. он избрал темой отношение человека к собственности, указав на то, что страсть к богатству «может довести тебя до измены учению Христову и удалить от Христа. Что же делать, скажет кто-либо, неужели всем бросать имение и сделаться нищими? Нет, опять не о том дело. Ибо и Христос не от всякого требовал добровольной нищеты… Напоминай себе часто, что скоре или медленнее, но во всяком случае чрез не долгое время или богатство тебя оставит, или ты оставишь богатство; и потому обходись с ним, как с гостем, которого надобно честно принять и честно проводить» (1, т.3, с.179-180).

25 марта 1843 г. в Чудовом монастыре Московского Кремля он произносит проповедь на день благовещения Пресвятой Богородицы: «Дивны дела Твоя, Господи! Дивны Твои тайны, Богородице! Кто слышит твой тихий глагол в Твоей затворенной молитвенной храмине? Кто провидит, какие огромные дела ведет за собою Твое малое слово? Мiр ощущает ли сию минуту, в которую делается перелом всецелой судьбы его, в которую изменяются отношения между небом и землею? Знает ли мечтающий о всемирном владычестве Рим, что в одной из дальних областей его некая дщерь царей, называющая себя рабою Господнею, изрекла приговор, который готовит мiру нового, лучшего, высочайшего Владыку, а Риму разрушение гордого и своенравного владычества?» (1, т.4, с.237).
Митрополит Филарет был нередким гостем в Московском университете, приезжая не только на выпускные акты, но иногда и на вступительные экзамены. В день столетия университета 12 января 1855 г. в храме св.мученицы Татианы он произнес свое слово: «Обитель высших учений празднует ныне день своего рождения… Чего ищет наука в неизмеримом пространстве вселенной и в тайных хранилищах природы человеческой? Истины. Утвердите, что нельзя найти ее, вы поразите науку смертельным ударом… После сего извольте усмотреть, ревнители истины, в каком положении находится человечество в отношении к истине. Истина так необходима ему, как пища; истина доступна его познанию; и между тем, целый мир в продолжении веков и тысячелетий не умел найти и привести в действие первую, коренную, преимущественно необходимую, явь поставленную истину… Не скажет ли мне кто-нибудь: это истина Божия, предоставляем ее богословам; нам придлежит подвиг о истине естественной, полезной для человека и для общества человеческого?.. Для чего хотят рассекать истину? Рассекать значит убивать. Нет жизни без единства. Неужели думают, что истина Божия и Христова есть нечто постороннее для истины естественной?.. Исторгните солнце и мира, что будет с миром? Исторгните сердце из тела, что будет с телом?.. Исторгните истину Божию и Христову из человечества: с ним будет то же, что с телом без сердца, что с миром без солнца» (1, т.5, с.293,295-298).

И вновь забегая далеко вперед, стоит отметить, что полтора столетия спустя те процессы, начало которых прозревал святитель Филарет, стали очевидностью. В 2004 г. известный американский социолог И.Валлерстайн констатировал: «Никогда прежде в истории мира не было такой непреодолимой пропасти между поисками истины и поисками добра и красоты. Ныне эта пропасть вписана в сами структуры знания и в мировую университетскую систему» (прогнозис, 2008, № 2, с.42).

В связи с проповедничеством святителя Филарета стоит особо сказать о его вкладе в развитие русского литературного языка, что позволяет сопоставлять его усилия с усилиями его старшего современника Н.М.Карамзина. Но если писатель осовременивал русский язык, заменяя книжный стиль разговорной речью, смело вводил европеизмы, то митрополит оберегал его первоначальную, церковно-славянскую чистоту и высоту. В филаретовских проповедях, отмечал В.П.Зубов, славянизмы не архаичны, а высоки; «это – чистый русский язык, кристально-классический…» (8, с.141).

Святитель Филарет оберегал чистоту языка церковной проповеди от «вторжения Вавилона»: смешения слов высоких и низких, его проповедь никогда не превращалась в политическую речь, отражая злобу дня, а всегда была пронизана ощущением святыни Церкви. Он не принимал упреков в «сложности» своих проповедей, будучи «человеком, погруженным в культуру», не терпел опрощенства высоких истин и предлагал свои Слова людям зрелой культуры, не стремясь к широкой доступности.

                     7.
Рассмотрение деятельности митрополита Филарета в контексте русской культуры первой половины XIX в. некоторым сейчас кажется странным, но в то время это было естественным. И формально и фактически Церковь была неотъемлемой частью общественной жизни русского общества.
Уже в первые годы своего пребывания в Петербурге Филарет смог войти в круг высокопросвещенных дворян. Круг общения молодого архимандрита, затем архиерея составляли там не только монашествующие и чиновники Святейшего Синода, но и Г.Р.Державин, Н.М.Карамзин, адмирал А.С.Шишков, А.Н.Оленин, граф А.К.Разумовский, графиня А.А.Орлова-Чесменская, С.С.Мещерская и менее известные представители дворянской интеллигенции.

В январе 1814 г. архимандрит Филарет по просьбе президента Академии художеств А.Н.Оленина выступил с речью на торжествах открытия Публичной библиотеки; в июле 1815 г. и 1817 г. присутствует на выпускных экзаменах в Царскосельском лицее; он был избран членом Российской академии и Общества любителей русской словесности, ординарным академиком Императорской Академии наук и почетным членом Московского университета, почетным председателем Общества любителей духовного просвещения, почетным членом Общества истории и древностей российских, Археологического, Географического и других обществ.

Показательно, что своим его считали члены литературного кружка «Арзамас». В.А.Жуковский полушутливо писал А.Ф.Воейкову 20 февраля 1814 г.: «Не заводя партий, мы должны быть стеснены в маленький кружок: Вяземский, Батюшков, я, ты, Уваров, Тургенев, должны быть под одним знаменем: простоты и здравого вкуса… Министрами просвещения в нашей республике пусть будут Карамзин и Дмитриев, а папою нашим Филарет» (6, т.1, с.220).

В московский период служения святитель Филарет естественно вошел в круг дворянской интеллигенции старой столицы. Н.П.Барсуков так писал о Москве 1830-40-х годов: «Московский университет, славянофилы и западники, и московский [Малый] театр – служители науки и служители искусства – составляли одно нераздельное целое. А над всеми ними царило Троицкое подворье, в котором пребывал Филарет» (Цит.по: 14, с.29). К нему тянулись и сами деятели культуры, находившие радушный прием на Троицком подворье на Самотеке: профессора университета М.П.Погодин и С.П.Шевырев, «басманный затворник» П.Я.Чаадаев и светский апологет православия А.С.Хомяков, в 1840 г. приведший англиканского диакона Уильяма Пальмера, искавшего единства веры с православной Церковью.
То не были официальные обязательные посещения, напротив, возникло обоюдно интересное общение. Так, П.Я.Чаадаев, летом 1844 г. перевел одну из проповедей митрополита и опубликовал во французском журнале. Он писал в письме А.И.Тургеневу 15 февраля 1845 г.: «Митрополит тебе кланяется. Он так же мил, свят и интересен, как и прежде. Ваши об нем бестолковые толки оставили его совершенно равнодушным и не нарушили ни на минуту его прекрасного спокойствия» (23, с.449). Другой близкий к святителю представитель столбового дворянства И.В.Киреевский записал 7 октября 1853 г. в дневник: «Ездил к митрополиту с Жуковскими… Ни разу, кажется, не бывал я у митрополита не чувствуя себя проникнутым благоговением. Особенное чувство близости святыни, чувство и трепетное, и радостное» (10, с.441).

Стоит особо сказать о влиянии святителя Филарета на А.С.Пушкина. Литературоведы давно отметили, что стихотворение «Перед гробницею святой…» навеяно филаретовским словом пред погребением фельдмаршала М.И.Кутузова 1813 г., а «Герой» - прямо созвучно речи митрополита 29 сентября 1830 г. Их общая знакомая Е.М.Хитрово зимой 1829 г. сообщила митрополиту стансы поэта «Дар напрасный, дар случайный…», а вскоре повезла в Петербург поэтический ответ святителя:

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал;
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.

Пушкин продолжил поэтический диалог, написав 19 января 1830 г. новые стансы, прямо обращенные к митрополиту Филарету:

В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.

Данный эпизод, уникальный в истории русской культуры, имеет не только биографическое значение. Протянутая рука Русской Церкви в лице ее видного представителя была принята первым русским поэтом, олицетворением Русской Культуры. К сожалению, эта тенденция не получила продолжения с обеих сторон. В дальнейшем русла развития русской культуры и Церкви то идут параллельно, то и вовсе расходятся.

Позднее к авторитету московского митрополита обратился и Н.В.Гоголь, поручивший графу А.П.Толстому показать святителю второй том «Мертвых душ», дабы узнать его мнение, но граф не выполнил просьбы. Стоит отметить, что имевший на Гоголя в последние годы его жизни большое влияние ржевский священник Матфей Константиновский прямо побуждал писателя отказаться от искусства, отречься от своих художественных идеалов. Святитель Филарет, также отводя искусству подчиненное положение в жизни человека, все же не так прямолинейно доктринален, признавая важность художественного творчества как дара Божия.

Конечно же, святитель был человеком своего времени, скорее даже – человеком ушедшего XVIII века по серьезности и искренности следования высоким идеалам и принципам. Подчас эти принципы оказывались устаревшими. Так, в 1848 г. митрополит Филарет резко одернул своего ученика, архимандрита Феодора (Бухарева), пытавшегося в серии статей «О Православии в отношении к современности» искать «мерцания Божия света» и во внешне нехристианских явлениях современности.

Стоит упомянуть и о горячности митрополита, которую он сумел подавить уже в зрелые годы, и о его смирении. Он мог сказать резкое слово М.М.Тучковой (будущей игумении Марии), но потом поехать к ней с извинениями; спорил в московском Тюремном комитете с добрейшим доктором Ф.Ф.Гаазом, позднее вынужденно признавая его правоту; частенько бывал резок со священниками своей епархии, но его высокая требовательность объяснялась высотой его норм церковной жизни.

                      8.
Эпоха имперской мощи России завершилась со смертью Николая I и поражением русской армии в Восточной войне 1853-1856 гг. С воцарением Александра II начиналась новая эпоха, которую позднее одни назовут «Смутным временем», другие - Великими реформами, третьи – «вынужденными уступками царизма».
Коронация будущего Царя Освободителя началось 26 августа 1856 г. с приветственного слова митрополита Филарета, уже маститого старца: «Молитвою любви и надежды напутствует Тебя Россия. С молитвою любви и надежды приемлет Тебя Церковь». А далее, в приветственном слове первым делом царя митрополит назвал следование всегда верному направлению «ко благу общественному» (1, т.5, с.385,386).

Для России первым и самым важным делом становилось проведение коренных преобразований во всех сферах жизни, долженствующих преодолеть ее отставание от более развитых стран Западной Европы, что с очевидностью проявилось в годы Восточной войны. И молодой император, несмотря на свои сдержанно консервативные убеждения, был вынужден приступить к выработке плана подлинной «революции сверху». Главной и самой трудной задачей власти стала ликвидация крепостного права, которое препятствовало переустройству русского общества и государства на капиталистической основе. В начавшейся эпохе оттепели и гласности стало возможным поднять вопрос и о преобразованиях в церковной жизни страны.

Едва получив возможность сказать свободное слово, считавшаяся «застойной» и «казенной», Русская Церковь активизировалась. Составляются иерархами, священниками и светскими лицами многочисленные проекты реформ, начиная от возвращения к канонической форме управления в виде патриаршества и созыва Поместного Собора до расширения прав церковных приходов и повышения материального обеспечения сельского духовенства. В журналах публикуются не только мнения, но и полемика по церковным вопросам. Кроме того, русское духовенство, особенно сельское, оказалось вовлеченным в обсуждение способов освобождения помещичьих крестьян, целей и методов проведения государством коренных социально-экономических преобразований, а также их последствий.
Митрополиту Филарету было уже больше семидесяти лет. Его возраст и общепризнанный авторитет давали возможность занять позицию стороннего наблюдателя, но его активная натура требовала действия, он был готов выразить свое мнение и даже принять участие в делах государственных, тем более – в церковных. В августе 1856 г., во время коронации императора Александра II в Москве собралось несколько архиереев, и святитель воспользовался этим для проведения своеобразного Архиерейского Собора. На нем, помимо текущих проблем церковной жизни, он вновь поднял вопрос о Русской Библии.
Любопытно, что его давний друг архиепископ Евгений (Казанцев) недоумевал, почему митрополит прямо не попросил об этом молодого государя в момент коронации, когда тот ни в чем бы ему не отказал. Но святитель Филарет считал, что такое важное дело с необходимостью должно идти законным путем, а не путем личных договоренностей – и в этом весь Филарет.

Он смог убедить собратьев в важности перевода Священного Писания на русский язык, но вскоре его соименник митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров) и новый обер-прокурор Святейшего Синода граф А.П.Толстой затормозили дело. Лишь спустя два года, в мае 1858 г. император Александр II утверждает решение Святейшего Синода, и в четырех Духовных академиях приступили к полному переводу Библии с церковно-славянского, остававшегося по-прежнему языком богослужения. Стоит ли говорить, что за основу перевода Пятикнижия, Псалтири и Евангелия были взяты давние издания времен Библейского общества. Сам святитель не дожил до выхода в свет Русской Библии, полный синодальный перевод которой вышел в 1876 г.

Отношение митрополита Филарета к проектам преобразования церковной жизни было сдержанным. «Он ясно видел, насколько упрочились те отношения между государством и Церковью, при которых последняя становилась просто ведомством греко-русского исповедания, - отмечал И.К.Смолич. - Такую успевшую закоснеть традицию могла бы изменить только более мощная сила, идущая изнутри самой Церкви, но он не верил, что его современники способны проявить такую силу» (18, т.1, с.220).

В ноябре 1861 г. министр внутренних дел П.А.Валуев, разработавший программу преобразования Русской Церкви для приспособления ее к условиям посткрепостнической России, специально приехал в Москву для обсуждения на Троицком подворье своих планов. Вопреки его опасениям, митрополит Филарет положительно отнесся к ликвидации замкнутости духовного сословия, к появлению возможности свободного выхода из него и вступления в него. Однако святитель не согласился с предложением передать реформирование системы духовных учебных заведений в руки чиновников, настаивая на том, что это дело церковное. Не принял он и предложение ввести представителей духовенства в Государственный Совет – в чем усматривается попытка прямой лести, ибо кто как не московский митрополит был бы первым кандидатом? Но митрополит указал, что духовные лица могут уронить свой авторитет, проявив некомпетентность в обсуждении различных вопросов государственной жизни. По мнению С.В.Римского, святитель Филарет «всегда, насколько это было возможным, старался устранить попытки вовлечения Церкви в политическую деятельность. Это убеждение нигде им открыто не было заявлено, но оно совершенно ясно проступает в его делах» (16, с.241). Этот урок святителя, подкрепленный печальным опытом первых десятилетий ХХ в., также учтен в современной жизни Русской Церкви.
Очевидно, что митрополит Филарет страшился больших потрясений в церковной жизни. «Корень вопроса в том, как светская власть чтит и считается с властью церковной», - утверждал он, а вовсе не в восстановлении патриаршества.

Пределы уступок митрополита уже своим церковным собратьям выявились в конце 1864 г. в ходе конфликта по проекту устава духовных семинарий. Созданный митрополитом из представителей белого духовенства комитет неожиданно занял «нагло демократическую позицию», по выражению викарного епископа Саввы (Тихомирова): священники предлагали полностью заимствовать опыт светских школ, создать педагогические советы, уменьшить права архиерея и ректора. По ироническому замечанию митрополита Филарета, архиерею оставлялось лишь право «возлагать руки на головы, которые подставит ему семинарская корпорация» (Цит.по: 16, с.305). Он твердо заявил, что или комитет должен изменить свое заключение или он напишет против него возражение в Синод.
Означало ли это, что он вообще был против любых перемен? Нет, конечно, но долгий опыт жизни убедил его в том, что зачастую благие намерения людей приводят их к прямо противоположным результатам. Его считали консерватором не только «революционные демократы» В.Г.Белинский и А.И.Герцен, «западник» Б.Н.Чичерин, но и славянофилы И.С.Аксаков и А.И.Кошелев, полагавшие его взгляды «устарелыми» (См. подробнее: О.Л.Фетисенко - «Филаретовский альманах. Выпуск четвертый. М., 2008, с.184-203). Для этого были основания. Например, в своей проповеди 12 февраля 1855 г. митрополит с печалью констатировал, что «много набожного, доброго, невинного, скромного из преданий и обычаев отеческих пренебреженно и утрачено, и как много многие приняли чуждых, очевидно неполезных и неприметно клонящихся к вреду новостей. Указать ли на раболепство чуждому непостоянству и нескромности в одежде?.. Указать ли на обычай многих без нужды употреблять чуждый язык, как будто некое отличие высшего звания и образованности?» (1, т.5, с.303).

Однако позиция митрополита Филарета не была однозначно негативна. В ответ на запрос из Государственного Совета, где предполагалось обсуждение вопроса о «вредности современных идей», святитель в письме от 27 августа 1858 г. пишет: «Воюют против современных идей. Да разве идеи Православия и нравственности уже не суть современные? Разве они остались только в прошедших временах? Разве уже все мы язычники до одного? Не время виновато, а мысли неправославные и безнравственные, распространяемые некоторыми людьми. Итак, надобно воевать против мыслей неправославных и безнравственных, а не против современных» (2, т.4, с.369).

Прежде всего, святитель опасался того, что общественная жизнь в России выйдет из берегов и разольется революционным потоком, что он считал бедствием. Еще в 1821 г. в своей проповеди 15 июня он сказал: «Правительство, не огражденное свято почитаемою от всего народа неприкосновенностию, не может действовать ни всею полнотою силы, ни всею свободою ревности, потребной для устроения и охранения общественного блага и безопасности… Но если так не твердо Правительство, не твердо так же и Государство… в таком положении Государство колеблется между крайностями своеволия и преобладания, между ужасами безначалия и угнетения, и не может утвердить в себе послушной свободы, которая есть средоточие и душа жизни общественной» (1, т.2, с.9-11). Спустя тридцать пять лет, в проповеди от 22 июля 1856 г., святитель вновь говорит о том же, о революционерах, которые «умеют потрясать древние здания государств, но не умеют создать ничего твердого», «они тяготятся отеческою и разумною властью царя, и вводят слепую и жестокую власть народной толпы и бесконечные распри искателей власти. Они прельщают людей, уверяя, будто ведут их к свободе, а, в самом деле, ведут их от законной свободы к своеволию, чтобы потом низвергнуть в угнетение» (1, т.5, с.382).

Проблема свободы, ставшая фетишем для либералов и революционеров, также занимала митрополита Филарета, который осмыслял ее с православных позиций. В проповеди от 25 июня 1851 г. он сказал: «Некоторые под именем свободы хотят понимать способность и невозбранность делать все, что хочешь. Это мечта, и мечта не просто несбыточная и нелепая, но беззаконная и пагубная». И тут же предлагает свое понимание: «Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее, и что она по естеству есть достояние каждого человека». Далее святитель раскрывает православное понимание этого явления: «Наблюдение над людьми и обществами человеческими показывает, что люди, более попустившие себя в сие внутреннее, нравственное рабство – в рабство грехам, страстям, порокам – чаще других являются ревнителями внешней свободы, сколь возможно расширенной свободы в обществе человеческом пред законом и властью. Но расширение внешней свободы будет ли способствовать им к освобождению от рабства внутреннего? Нет причины так думать. С большею вероятностию опасаться должно противного» (1, т.5. с.128-130). Как не вспомнить здесь печальный опыт России в 1990-е годы, когда кумиром общества и власти стала именно внешняя свобода…

До Троицкого подворья доносился шум «взбаламученного моря» русской жизни, и святитель Филарет отзывался на него. «Открывать и обличать недостатки легче, нежели исправлять, - писал он епископу Иннокентию (Вениаминову). – Несчастие нашего времени то, что количество погрешностей и неосторожностей, накопленное не одним уже веком, едва ли не превышает силы и средства исправления. Посему необходимо восставать не вдруг против всех недостатков, но в особенности против более вредных, и предлагать средства исправления не вдруг всепотребные, но сперва преимущественно потребные и возможные» (17, с.28). Отзываясь и на поднявшийся в русской печати обличительно-очернительный вал, митрополит 2 января 1862 г. писал наместнику Лавры архимандриту Антонию (Медведеву): «Если хотя за один год взять все худое из светских журналов и соединить, то будет такой смрад, против которого трудно найти довольно ладана, чтобы заглушить оный» (3, ч.4, с.322).

В русской общественной мысли в ту эпоху возникают новые явления, и приходилось бороться не только против замшелой косности и консерватизма, но и против не менее опасных нигилизма и прогрессизма. В разгар эпохи Великих реформ, 10 апреля 1867 г. святитель пишет ректору Московской Духовной академии протоиерею Александру Горскому: «Усиленное стремление к преобразованиям, неограниченная, но неопытная свобода слова и гласность произвели столько разнообразных воззрений на предметы, что трудно между ними найти и отделить лучшее и привести разногласие к единству. Было бы осторожно как можно менее колебать, что стоит твердо, чтобы перестроение не обратить в разрушение. Бог да просветит тех, кому суждено из разнообразия мнений извлечь твердую истину» (19, с.432). Это скорее позиция консервативного реформатора. По выражению протоиерея Георгия Флоровского, святитель Филарет неизменно «предпочитал малые дела широким планам и громким словам» (21, с.334).

Известно участие митрополита Филарета в крестьянском деле. Именно к нему в январе 1861 г. решил обратиться император Александр II с просьбой о составлении текста исторического документа. Перу Филарета принадлежит подписанный 19 февраля Александром II Манифест об освобождении помещичьих крестьян, завершающийся словами: «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с Нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного» (11, с.829).

В то же время, святитель отнесся с большой осторожностью к попытке государства вовлечь сельское духовенство в дело преобразования русской деревни. Он трезво оценивал вынужденно паллиативный характер крестьянской реформы: «Предприемлемому обширному преобразованию радуются люди теоретического прогресса, но многие благонамеренные люди опыта ожидают онаго с недоумением, - писал он в письме от 6 февраля 1861 г. к министру юстиции графу В.Н.Панину. – Помещики не найдут ли себя стесненными в праве собственности и в хозяйственных обстоятельствах?» (2, т.5, ч.1. с.17). В письме к товарищу обер-прокурора Святейшего Синода князю С.Н.Урусову митрополит Филарет предлагает не обязывать священника участвовать в делах земства, но только предоставить ему такую «возможность» (5, с.262).

Возражая на предложение о слиянии церковно-приходских школ с народными ради скорейшего просвещения народа, митрополит Филарет указывает на необходимость постепенности даже в видимо благих начинаниях. Характерна его оговорка при этом: «Может быть, я подвергаю себя причислению к людям отсталым, ретроградным, к обскурантам, если скажу теперь, что думаю. И, вероятно, слова мои не принесут пользы, потому что дело, которое спешит вперед, не захочет оглянуться на меня и остановиться, однако выскажу мои недоумения, по крайней мере, для того, чтобы признаться в них и поступить искренно» (2, т.5, ч.1, с.312).

                      9.
Описание жизни и личности святителя Филарета было бы неполным и неверным без упоминания о его монашеском и старческом служении. На первый взгляд, какое уж тут монашество: посреди шумной Москвы, постоянно в окружении людей и в кипении множества дел. Но ведь это внешнее. А внутренней, духовной жизни Филарета не знал никто. Лишь своему духовнику, архимандриту Антонию (Медведеву) он открывал свои думы, сомнения и переживания. Вместе они основали в 1842 г. неподалеку от лавры Гефсиманский скит с особо строгим уставом, в котором митрополит не только отдыхал от трудов, но и предавался раздумьям.

И конечно же, он стал старцем, духовным наставником для многих близких к нему лиц. Приведем всего несколько фраз из писем к игумении Марии (Тучковой): «Что делается на всю жизнь, то лучше сделать нескоро, нежели торопливо»; «Невидимые, но подлинные грехи видеть иногда препятствуют человеку видимые, но мнимые добродетели»; «Врачуйте уязвленное сердце здравым рассуждением, молитвою и упованием на Бога»; «Да взыщем радости, в которой бы не скрывалось жало печали. Да не страшимся и печали, которая в радость будет».

11 сентября 1863 г. митрополит Филарет направил созданному в Москве Обществу любителей духовного просвещения благодарственное письмо за избрание почетным попечителем. То не был формальный ответ, а нравственное наставление о мудрости христианской: «Мудрость Христианская должна быть чиста – чиста по ее источнику, по ее побуждениям и цели… Мудрость христианская мирна и подвизающийся для нее должен быть мирен… Только в тихой, а не волнуемой воде отражается образ солнца; только в тихой, неволнуемой страстями душе может отразиться высший свет духовной истины… Мудрость христианская кротка… Дух порицания бурно дышит в русской словесности. Он не щадит ни лиц, ни званий, ни учреждений, ни властей, ни законов. Для чего это? Говорят: для исправления. Но мы видим, как порицание сражается с порицанием, удвоенными и утроенными нападениями, и ни одна сторона не обещает исправиться… Мудрость христианская благопокорлива… Ревнители истинного просвещения должны поднимать дух народа из рабской низости и духовного оцепенения к свободному раскрытию его способностей и сил, но в то же время утверждать его в повиновении законам и властям, от Бога поставленным, и охранять от своеволия, которое есть сумасшествие свободы» (1, т.5, с.558-559). Эти слова можно назвать нравственным завещанием святителя Филарета.

5 августа 1867 г. торжественно отмечалось пятидесятилетие служения святителя Филарета в архиерейском сане. В Свято-Троицкую Сергиеву Лавру со всех концов России съехались гости их разных епархий, архиереи, священники, монахи, депутаты от учебных заведений. После торжественной литургии и молебна в митрополичьих палатах состоялся торжественный акт. Первым было оглашено приветствие от лица императора и всей царской фамилии. Высочайшим рескриптом «за непрерывные заботы о духовном преуспеянии паствы, о насаждении и утверждении единоверия, о развитии и преумножении благотворительных и воспитательных учреждений, за щедрую поддержку оных, многочисленные пастырские писания, глубокую опытность в делах высшего церковного управления, пастырскую попечительность о высших интересах Православия и живое внимание к судьбам православного мира» – предоставлено было патриаршее право предношения креста в священнослужении, ношение креста на митре и двух панагий. При сем пожалована была панагия, украшенная драгоценными камнями на бриллиантовой цепочке, и настольные портреты трех императоров, в царствования которых он служил, соединенные вместе и осыпанные бриллиантами. Последовали приветствия других лиц и учреждений, на которые святитель отвечал очень кратко.

«Маленький, хрупкий, сведенный к простейшему выражению своего физического существа, но с глазами, полными жизни и ума, он непобедимой высшей силой господствовал над всем, что происходило вокруг него, - вспоминал тот день Ф.И.Тютчев. – Пред своим апофеозом он оставался совершенством простоты и естественности; казалось, что он принимает все эти почести только затем, чтобы передать их кому-то другому, чьим случайным представителем он теперь является. Это было прекрасно! Воистину то был праздник духа» (Цит.по: 9, с.390-391).

Незадолго до юбилея митрополит Филарет перевел стихи почитаемого им святителя Григория Богослова (Цит.по: 9, с.388).

Близок последний труд жизни, плаванье злое кончаю.
И уже вижу вдали казни горького зла:
Тартар ярящийся, пламень огня, глубину вечной ночи,
Скрытое ныне во тьме, явное там в срамоте.
Но, Блаженнее, помилуй и, хотя поздно, мне даруй
Жизни остаток моей добрый по воле Твоей.
Много страдал я, о Боже Царю, и дух мой страшился
Тяжких судных весов, не низвели бы меня.
Жребий мой понесу на себе, переселяясь отсюда –
Жертвой себя предая скорбям, снедающим дух.
Вам же, грядущие, вот заветное слово: нет пользы
Жизнь земную любить. Жизнь разрешается в прах.

Скончался святитель Филарет 19 ноября 1867 г. в Москве, на Троицком подворье в воскресный день после совершения им литургии и приема нескольких гостей. Двенадцать ударов Царь-колокола Ивановской колокольни в Кремле возвестили Москве и России кончину митрополита Московского.

Литература
1. [святитель Филарет]. Сочинения святителя Филарета, митрополита Московского и Коломенского. 5 т. М., 1881-1885.
2. [святитель Филарет]. Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. 5 т. СПб., 1885-1888.
3. [святитель Филарет]. Письма митрополита Московского Филарета к наместнику Свято-Троицкой Сергиевой лавры архимандриту Антонию. 1831-1867. 4 части. М., 1877-1883.
4. [святитель Филарет]. Письма Московского митрополита Филарета к своему другу, священнику Гр.Пономареву. – «Московские церковные ведомости». 1907, № 49.
5. Святитель Филарет, митрополит Московский. Мнения, отзывы и письма. М., 1998 (репринт).
6.  «Арзамас». 2 т. М., 1994.
7. Зеньковский В.В., прот. Русские мыслители и Европа. М., 2005.
8. Зубов В.П. Русские проповедники. М., 2001.
9. Иоанн (Снычев), митр. Жизнь и деятельность Филарета, митрополита Московского. Тула, 1994.
10. Киреевский И.В. Разум на пути к истине. М., 2002.
11. Корсунский И.Н. Святитель Филарет, митрополит Московский, его жизнь и деятельность на московской кафедре. Харьков, 1894.
11а. Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. М., 1989.
12. «Николай I. Муж. Отец. Император». М., 2000.
13. Николай Михайлович, вел. князь. Император Александр I. М., 1999.
13а. Валлерстайн И. Европейский универсализм: риторика власти. - «Прогнозис. Журнал о будущем», 2008, № 2.
13б. «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». М., 2000.
14. «Пушкинская эпоха и христианская культура». СПб., 1990.
15. Пыпин А.Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000.
16. Римский С.В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ. М., 1999.
17. «Русский Архив». 1881, т.2.
17а. «Россия под надзором. Отчеты III Отделения. 1827-1869». М., 2006.
18. Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700-1917. 2 т. М., 1996.
19. «Творения святых отцов». 1882, кн.4.
20. «Филаретовский альманах». Выпуск второй. М., 2006.
20а. «Филаретовский альманах». Выпуск четвертый. М., 2008.
21. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937.
22. Флоровский Г., прот. Вера и культура. СПб., 2002.
23. Чаадаев П.Я. Сочинения. М., 1989.
24. Чистович И.А. История перевода Библии на русский язык. СПб., 1899.