|
О нетварном
свете
Свет, который является
человеку за веру во Христа, свидетельствует
о Его, Христа, Божестве. Дух наш воспринимает
Иисуса Господа как непреложную истину,
подлинно святую. И сей безначальный
свет порождает внутри нас слова,
тожественные учению Христа.
В этом свете мы созерцаем
Отца; сей свет мы воспринимаем как Духа
Святого; в нем мы видим Христа как Сына
Единородного Отцу. Через этот опыт мы
познаем Единосущие Трех. Молясь Сему
Богу, мы ощущаем Единое Бытие Трех. Но
в этом Единстве все же ощущаем мы и
различения: иной характер носит мое
обращение к Отцу; иначе я молюсь Духу
Святому; по-другому обращаюсь ко Христу.
С Каждым связывается некое особое
духовное чувство, не разбивая нисколько
Единства Бытия. К Каждой Ипостаси Святой
Троицы мы питаем в каких-то оттенках
различное отношение. Ближе всех мы знаем
Иисуса Господа чрез Его воплощение,
вочеловечение, и чрез Него вводимся в
Перво-Бытие, которое и есть Истинный
Бог: Троица Единосущная и Нераздельная.
Иногда Божественный
свет созерцается таким образом, что
человек уже ничего физического не
воспринимает. Во время молитвы дух его
вступает в сферу умного света, и вместе
с потерей ощущения окружающего его
вещественного мира теряет он ощущение
и своего тела. Восхищается дух в это
видение с такою нежностью, что он не
может дать отчета, что с ним происходит.
Не может он после сказать, был ли он в
теле или вне тела.
Чаще случается, что
сохраняется нормальное видение
материальной обстановки; в подобном
состоянии человек может пребывать с
открытыми глазами и одновременно видеть
два света: физический и Божественный.
Такое явление у отцов имеется в виду,
когда они говорят, что видят несозданный
свет естественными очами...
...Христос есть мера
всех вещей — Божественных и человеческих.
Он — духовное Солнце, освещающее все
мироздание. Во свете Его повелений мы
знаем путь. Чрез Него открыт для нас
доступ к Отцу (Еф. 2, 18).
Подобно тому, как
сверкнувшая в ночи молния, угаснув,
делает тьму непроглядною, так явившийся
нам свет Божества, по контрасту, дает
нам видеть наш внутренний мрак, подобный
сгущенной массе отвратительной нечистоты.
От этого видения рождается внутри
великая скорбь, поражающая наше существо
во всех планах. Страдание нашего духа
при этом бывает вневременным, большим,
чем от всякой иной физической боли. Мы
всецело погружаемся в потоки слез. Рабы
страстей, мы вдруг узнаем себя оторванными
от Бога, стрела любви Которого ранила
нас. Из глубины взываем мы к Нему (Пс.
129, 1).
«Прииди, Ты, Единый
Святой, и освяти и очисти меня от всякой
скверны. Прииди, Ты, Единый воистину
Живой, и исцели меня от поразившей меня
смерти. Прииди, Свет истинный, и вселись
в меня вечным вселением».
Так зарождается в нас
покаяние. В начале оно сопровождается
глубокой печалью; затем, меняясь в силе
напряжения и в своих формах, остается
с нами неотступным. Покаянию на земле
нет конца: конец означал бы полноту
обожения нашего чрез совершенное
уподобление вознесшемуся Христу.
Покаянный порыв временами
бывает всепоглощающим. В уме и сердце
нет ничего, кроме страдальческого
сознания: я пленник злой тьмы. И вот,
непредвиденным образом в темницу души
проникает свет несозданного Солнца:
тот свет, что наполняет все космические
просторы. Он любовно объемлет наш ум и
сердце. Мы видим Его и пребываем в Нем,
однако не в силах еще поверить этому
чуду благости Отца нашего: увидев Его,
поклонились Ему, а иные усомнились (Мф.
28, 17). Усомнились, будучи не в силах
вместить происходящего: я убогий и
мерзкий — неужели это возможно?..
Архимандрит
Софроний (Сахаров)
|
